Возвращение из Индии

— Пусть сначала закончится свадьба, — продолжил Лазар, по-английски, кивая в сторону серьезного молоденького рабби, который в эту минуту входил в холл, — а потом ты получишь еще подарок. — И, повернувшись к моей тетке, смотревшей на него восторженно раскрыв рот, закончил: — Не волнуйтесь… мы о нем позаботимся…

* * *

Несмотря на прибытие рабби, церемония была отложена еще немного, потому что родители Микаэлы потеряли друг друга в паутине иерусалимских улиц. Но на этом все ее неприятности закончились. Работа парикмахера имела ошеломляющий успех. От новой прически лицо Микаэлы словно увеличилось, волосы потемнели и курчавились еще больше. Смотрелась она поистине великолепно, и те ее друзья и родные, которые до того были как-то растворены в общей массе гостей, поспешили обнять и расцеловать ее. Тем временем степенный, хотя и молодой рабби, присланный раввинатом, уже стоял под хупой, воздвигнутой гостиничными официантами. На мой вкус — и с этим был согласен мой отец, — он был слишком суров и не принимал в расчет настроение аудитории. Державшуюся с большим достоинством Микаэлу он заставил, как и полагалось, на виду у собравшихся семь раз обойти вокруг меня. Его проповедь о значении и важности брачной церемонии была довольно путанной и полна ссылок на кабалистические предания, о которых кроме него, похоже, никто не слыхивал. Хуже всего было то, что во всем этом не было ни капли юмора, он ни разу не пошутил, как это принято в подобных случаях, и в какие-то мгновения это выглядело так, словно в самом факте нашего брака он усматривал какую-то опасность, от которой и хотел нас предостеречь. Но оказалось, что этот фанатичный иерусалимский рабби, вызывавший у большинства гостей раздражение своим сухим, суровым стилем, очень понравился Микаэле. И сама церемония не показалась ей слишком длинной, а то, что ей пришлось семь раз обойти вокруг меня, не вызывало у нее никакого чувства унижения, более того, она была в восторге от подобной экзотики. С того дня, когда ей пришлось уехать из Индии, она жаждала вновь соприкоснуться с миром обрядов и ритуалов, погружавших ее в мистический мир, к которому она относила и нашу свадьбу, мысленно соотнося ее с тем, что довелось ей наблюдать на улицах Индии. Тем не менее свою беременность она не рассматривала как одно из таинств нашего брака и упоминала о ней, используя вполне рациональные и логически обоснованные выражения. Спустя всего двадцать четыре часа после свадьбы она сказала мне о своей беременности — полуголые, при последних предзакатных лучах, мы погружались в тяжелые воды Мертвого моря.

Мы остановились в той же новой гостинице, которая так понравилась моим родителям после свадьбы Эйаля, и они великодушно предоставили нам „пару деньков из медового месяца“, в дополнение к свадебным дарам оплатив и гостиничные номера, и питание. Микаэла, похоже, испытывала угрызения совести за наше безответственное поведение там, в пустыне, и слишком часто, на мой взгляд, повторяла, что если считаю будущее появление ребенка несвоевременным и чересчур поспешным, она ничего не имеет против аборта. Она не придавала значения зарождающейся жизни на этой стадии. В предыдущие годы она уже сделала два аборта, и насколько я мог по ней судить, никакого последствия для нее это не имело. „Но может иметь на этот раз“, — заговорил во мне врач, возобладавший в эту минуту, у которого кружилась голова от скорости, с какой таяла его свобода, — и все из-за необъяснимой любви к другой женщине. Я не знаю почему и каким образом Микаэла пришла к заключению о том, какого пола зародыш, который был в ней, но, думаю, что, поскольку, упоминая о нем, она все время произносила слово „она“, то была девочка, и тут же я почувствовал, что все во мне восстает против аборта. Мне было также ясно, что Микаэла отнеслась ко мне с совершенным доверием, полностью осознавая неприятности, в которые она меня вовлекла. Но она еще и еще раз возвращалась к своему намерению посетить Индию, уже сознавая, что появление ребенка неминуемо отодвинет эти ее планы и, уж как минимум, усложнит их, а потому — и это она понимала тоже — лучшим решением для нее был бы тайный аборт, сделанный шестью неделями раньше, когда беременность только-только была обнаружена. Но поскольку она не хотела меня ни обманывать, ни скрывать что-то, считая, что ребенок в равной степени принадлежит и ей и мне, она не стала прерывать беременности и не сказала мне о ней, чтобы я никак не чувствовал себя обязанным на ней жениться.

* * *