Возвращение из Индии

Время от времени птицы опускаются на землю, дабы восстановить силы на берегу реки или в желтеющем поле, погружая свой клюв в свежую воду, и осторожными шажками ступают по воображаемому кругу; обходя самца (или самку?), который восхитителен в своем кажущемся абсолютном безразличии. Но этот прозрачный зеленый зрачок (вне зависимости от того, самец это или самка — определить это невозможно) настороженно посматривает на это передвижение, словно желая убедиться, не таятся ли за этим какие-то неожиданности. Но никаких неожиданностей нет. Лишь землепашец, бредущий своей бороздой вслед за плугом с длинной оросительной трубкой на плечах, да маленькая девочка в школьной униформе с тяжелым ранцем на спине, возвращающаяся домой по протоптанной тропинке. Но даже если крошечная, змейка рискнет показаться средь низкой травы — она будет в ту же секунду замечена, схвачена проворным клювом и исчезнет.

И так это продолжается. Время от времени птицы опускаются на крыши или электрические провода, столбы и мачты, погружают головы в благоухающие лужи, выуживая из них то красного червячка, то трепещущего комара, но глаза при этом всегда остаются открыты, чтобы видеть того, кто некогда был частью его души. На случай, если он вдруг, взмахнув крыльями, устремится за горизонт. Ибо он не в силах поверить, что одиночество возвращается вновь, оставляя ему ненужную и постылую свободу. И тогда, когда солнце уходит, он с силой взмывает снова в небеса в надежде на западный ветер, который понесет его в пустыню, потому что только там, уверен он, существует надежное убежище. В свете уходящего дня, на низкой высоте, он скользит, не торопясь, над бледнеющей пустотой в зареве этого вечернего часа. А затем, с той же силой воли, с которой он и его напарник разорвали тайну, некогда соединившую их, часами продолжает полет, не обращая внимания на спустившуюся тьму, время от времени ощущая поблизости жаркое дыхание хищников. И в полночь, усталый, но довольный, он позволяет себе продолжительный отдых, достаточный, чтобы оправить перья на ветвях одинокого дерева или в зарослях кустарника посреди равнины, отдавшись объятиям вновь обретенной свободы. Но в тот же момент понимает, что проблеск, приветственно сверкнувший ему из чащи — это не светлячок и не осколок стекла, нет — это открытый глаз его напарника, второй его — или ее — половины, от которой он пытался бежать. Пытался весь этот долгий день, оставив позади секреты и тайны.

* * *