Возвращение Ибадуллы

Сэр Барнс Этрам родился в Индии, научился ходить с помощью заботливой индийской няньки, был отправлен в закрытую школу в Англии, затем окончил военное училище и вернулся в Индию – так же, как его отец и дед. Его ожидала прямая, ровная дорога, открытая представителю третьего поколения тех, кто удерживал в короне английских королей и королев самую драгоценную жемчужину. Поручик в двадцать пять лет, капитан – в тридцать пять, полковник – к пятидесяти и генерал – в шестьдесят. Когда почувствуется усталость – обеспеченная старость, отдых на родине в уютном коттедже, на полной пенсии и с сознанием отлично проведенной жизни. Общее уважение, визиты почтительных соседей и, при желании, даже кресло в парламенте…

И вот все рухнуло. Что в том, если Англия еще имеет сильные позиции и в Индии и в Пакистане! Не то, не то! Жалкое положение, если вспомнить прошлое. Не признаваясь самому себе, генерал ненавидел туземцев, как он называл народы, населяющие полуостров, ненавидел всех, правда мусульман немного меньше, чем индусов.

Сэр Барнс Этрам так ушел в свои мысли, что не сразу услышал полковника, задавшего ему какой-то вопрос, и ответил не американцу, а своим мыслям:

– Вы удивились моей гуманности по отношению к гусенице, полковник. Это дело привычки, рожденной целесообразностью. Но мы умели и всегда сумеем быть беспощадными. Юношей я слышал в офицерском собрании рассказ фельдмаршала Робертса Кандагарского о штурме Дели. Приказ на штурм гласил: «Грабить воспрещается, вся добыча будет собрана в одно место и справедливо поделена. Раненых не подбирать, кто бы они ни были. После победы о них позаботятся, а при неуспехе гибель ждет одинаково всех. Пленных не брать, их некому караулить».

Сэр Этрам перевел дыхание и продолжал:

– Дели – громадный древний каменный город. Бой был длителен и беспощаден. После победного штурма столица стала безжизненной. Нигде ни звука, только стук копыт английских коней нарушал гробовую тишину. Трупы валялись повсюду, собаки глодали тела. Коршуны, слишком сытые, чтобы летать, бесшумно вспархивали, давая дорогу всадникам. Кони тряслись и фыркали от страха. Сердца победителей торжествовали!..

Генерал еще больше выпрямился и продолжал особенно внушительным тоном:

– Уверяю вас, Сэгельсон, нам есть что вспомнить в этой стране. Мы еще храним национальные традиции, мы еще не перестали быть воинами. Будущее это покажет.

После длинной паузы, в течение которой был сделан еще десяток поворотов в аллее, полковник Сэгельсон обратился к более современной теме:

– А как у вас на острове с коммунистами, генерал? Они будут когда-нибудь поопаснее сипаев, а?

– Эта язва опаснее вам, чем нам, – возразил генерал.

– Ну! – усмехнулся полковник Сэгельсон. – Не смущайте меня этим пугалом. Мы их давим и окончательно раздавим в нужную минуту.

– Желаю успеха, – отпарировал генерал. – Но у вас не всегда понимают, что убеждения походят на гвоздь: чем больше по нему бьют, тем глубже он входит. Не следует перегружать предохранительные клапаны. Вспомните историю германской разведки у нас на острове перед второй мировой войной. Мы знали сеть германской агентуры, но беспокоили осторожно, чтобы не спугнуть до времени. А в тридцать девятом году срезали сразу все и ослепили немцев на всю войну. Это был мастерский ход старого Уинстона. Мы сумеем повторить его с коммунистами.

– Принято к сведению, – произнес Сэгельсон тоном военного, выслушавшего приказ. – А как поживает старый лев? Вы не виделись с ним? Хотя, прошу прощения, сэр Барнс, ведь вы, кажется, лейборист?

Генерал скрыл свое неудовольствие под отлично разыгранным смехом. Он не только виделся с премьером, но и слышал знаменательные слова: «Англия еще может удивить мир блеском национального гения в тот день, когда она неожиданно смирит наглость американцев». Но эту тайну генерал Этрам не выдал бы даже на смертном одре. Премьер был раздражен отказом американцев пустить Англию на тихоокеанскую конференцию, где участие принимали собственные английские доминионы, раздражен американскими интригами в Иране, на Ближнем Востоке и в других местах, это верно. Но премьер был спокоен, и его слова были обдуманны.

Будучи бесконечно далек от того, чтобы догадаться о чувствах генерала, полковник Сэгельсон взял его под руку с товарищеской фамильярностью:

– Наша судьба в том, чтобы еще теснее сплотиться, – сказал он.

– Конечно, – охотно согласился сэр Барнс. – Поэтому я так же искренен с вами, как с соотечественником. Но ведь не может же наш остров со всеми его владениями причалить к вам где-нибудь между Балтиморой и Чарлстоном! Разговоры о сорок девятом штате – злостная коммунистическая демагогия и пропаганда Советов. Однако вечность нашего союза является исторической действительностью. Не так ли, Никколс?

Инженер Никколс прогуливался с безучастным видом и не слишком внимательно следил за мыслями, высказываемыми Этрамом и Сэгельсоном. Несколько вынужденно он принял участие в беседе: