Возвращение графа

– Не в этом дело, мисс, я не первый год у вас служу. Но вы уверены, что все в порядке? Я могу позвать врача, или мы вместе к нему сходим так чтобы никто не знал.

Джулиана забеспокоилась и села.

– Зачем? Я плохо выгляжу?

– Нет, мисс, – ответила Анни и протянула хозяйке платье. – На вашем платье кровь.

Джулиана вспыхнула, вспомнив, как они с Кристианом занимались любовью, лежа на этом платье.

– Я ваша личная горничная и, конечно, знаю, когда у вас месячные, – краснея, сказала Анни, – до них еще две недели.

– Я... я знаю... – Джулиана опустила голову. – Но я здорова, честное слово. Я не поранилась. Это все естественно, просто я... мы... то есть...

– О, мисс! – ахнула Анни, широко раскрыв глаза.

– Да, – выдохнула Джулиана. – Все хорошо, Анни, ты же видишь. – Она замолчала и вдруг выпалила: – Видишь ли, у нас скоро помолвка, так что...

– О, мисс! – глаза Анни наполнились слезами.

«Как же ей не плакать?» – подумала Джулиана и прикусила губу. Девушка для нее больше, чем горничная. Как это бывает в дворянских загородных домах, Анни чувствовала себя членом семьи. И теперь была уверена, что помогла госпоже тайком сбежать ночью из дома к мошеннику, негодяю, преступнику, соблазнителю. Анни не знала, что этот мужчина – единственная любовь ее госпожи.

Улыбка сбежала с ее лица. Вернулись все сомнения и страхи недавних дней, к ним прибавился стыд и чувство вины.

Целых полчаса Джулиана убеждала горничную, что все будет хорошо и что она знает, что делает.

А потом сидела на кровати и в отчаянии думала о том, что натворила.

Кристиан не обещал на ней жениться. Не признался в любви, но он мог бы сказать то, что она хотела услышать. В конце концов, так бы сделал любой умный обманщик. Она снова стала сомневаться в том, кто он такой, потому что ничего не знала о его прошлом, кроме того, что он сидел в тюрьме. Он не сказал, что делал после того, и не объяснил, кто же он на самом деле. В его объятиях у нее не возникало никаких сомнений. Она помогла ему прошлой ночью. Но что будет с ней?

О репутации она не беспокоилась. Ее тревожило другое.

Он никогда ничего не объяснял ей начет «брата» Эймиаса, пока имя не сорвалось у него с языка. Может, Энтони – Эймиас вовсе не армейский капитан? Она даже не спросила об этом у Кристиана. Позже, в карете, она была слишком смущена и полна воспоминаний о ночи любви, чтобы спросить самого Эймиаса.

Она также вспомнила, что Кристиан так и не сказал, что не крал подсвечник из Эгремонта. Она на этом не настаивала, она прижималась к нему, уносясь в заоблачные выси.

У Джулианы разболелась голова; она с отвращением вспоминала свое распутное поведение. Он сам сказал, что не собирался заходить так далеко.

Она его не винила. Она понимала, что взяла его – да, именно она его взяла – по любви, по велению сердца и предательского тела. Чувства взяли верх над разумом. Джулиана уткнулась в подушку.

Что, если после ночи любви у нее останется нечто большее, чем воспоминания? Что, если у нее будет ребенок? Тогда она станет отверженной, потому что даже если семья ее простит, не простит мир. А он? Будет ли он жив, чтобы узнать об этом? И если да, то как отнесется к ребенку?

Хуже всего, что независимо от того, кем он был или не был, что он делал или не делал, она не знала, что будет дальше, и не могла на это повлиять. К ленчу она вышла такая бледная и измученная, что все спросили, стоило ли ей подниматься с постели.

– Сэр Морис передает вам свои комплименты, – сказал дворецкий, – и желает узнать, не могли бы вы встретиться с ним в его кабинете сегодня перед чаем?

Джулиана испуганно вскинула глаза. Софи захлопала в ладоши.

– Конечно! Ну разве это не мило? – спросила она, когда дворецкий вышел. – Вероятно, он хочет спросить, как твои дела. Я сама немного испугалась, ты все еще бледная, но видно, что идешь на поправку. – Она опустила глаза на свое вышивание. – Ведь прошел целый день с тех пор, как ты вернулась домой под утро в мокром от росы платье.

Джулиана вытаращила глаза. Она укололась иголкой и даже не почувствовала этого.

– Да-да, я знаю. Моя горничная узнала от служанки нижнего этажа, а та от посудомойки, которая первая встает утром. Она видела, как ты прокралась в дом. Не волнуйся, я никому не сказала, только, Хэму, потому что мы с ним всем делимся. Знаешь, он обвинил в этом нас. Он всегда говорил, что ты слишком неопытна, что нельзя было использовать тебя как наживку для самозванца. Но что сделано, то сделано. И хоть поздно запирать ворота, когда лошадь ушла, мы за тобой будем приглядывать. Ты и зевнуть не сможешь без того, чтобы об этом не стало известно. – Она наклонилась к ней и прошептала: – Но скажи мне, оно того стоило?

Джулиана выпрямилась, мертвенно-бледное лицо покрылось пятнами.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – сказала она. Софи улыбнулась. – И меня не волнует, что ты думаешь. Я уезжаю домой.