Возвращение Фабрицио

В каждом случае у грешника находился заступник. Обычно кардинал или епископ из округи или города, откуда был родом сам кандидат, предлагает причислить человека к лику святых. Ходатаи ссылались на поступки, исполненные благочестия и невероятной щедрости, а также на чудеса, описывали покаянные самоистязания столь жестокие, что они заставили бы побледнеть брадобрея, отворяющего кровь. Все свидетельства были разумны, завораживали и все без исключения основывались на иллюзиях, истерии, преувеличениях и обычной лжи. Ни один из двенадцати не был святым, несмотря на вопли верующих из их городов и деревень, несмотря на протесты кардиналов и архиепископов.

Я, видите ли, не отвечаю ни перед кем, кроме Бога, Церкви и ордена иезуитов. И, если нужно, перед дьяволом.

В каждом случае решение принимал я. Я принимал ответственность на себя, играл приспешника Сатаны. В каждом случае именно резкость моего доклада коллегии срывала причисление к лику святых. Однако я не циник. На самом деле я пребываю в убеждении, что цинизм — великий грех нашего времени. Но я привержен Правде, как пес, вцепившийся в кость. Правда и ничего кроме правды.

Я верил, что мое призвание — найти великого святого. Готов признать, в этом можно усмотреть намек на безумие. Доказано, что истинные святые нередко балансировали на грани безумия. Если мне суждено распознать такого рода безумие, я должен сам испытать его, почувствовать его сердцем, чтобы лучше различить его признаки при встрече. Мог ли я ждать, что оно явится под маской столь беспощадной и опасной красоты?

Как уже было сказано, проведя всю ночь в пути, я прибыл в Кремону на рассвете. Глупец-возница заблудился и не мог найти по дороге постоялый двор. Мы продолжали путь, иногда останавливаясь и давая передышку лошадям. К тому времени серая пелена тумана повисла над городскими предместьями, и когда мы въехали в город, она скользила вдоль улиц, подобно призраку.

Казалось, в тумане все звуки усиливаются. Стук кареты и конских копыт отражался от окружавших площадь стен, пока мы с грохотом двигались по булыжной мостовой. Я вышел из кареты и обернулся, чтобы закрыть дверь. Огромные башенные часы отражались в ее блестящей черным лаком дверце. Мне чудилось, что на меня кто-то смотрит.

Я снова повернулся и оглядел площадь. Несколько спозаранку поднявшихся работников тянули тележки, одна — груженная досками, на другую навалены круги сыра. Вид площади свидетельствовал о том, что этот провинциальный городок процветает, и именно так оно и было на самом деле.

Самым выдающимся зданием на площади была огромная башня из кирпича, невероятно высокая, вздымавшаяся в небо. Рядом с ней — собор, мраморный фасад цвета перламутра, на лицах каменных святых, взиравших оттуда вниз, застыла скорее суровость, чем безмятежность. Собор украшало изящное круглое окно и бесчисленные маленькие, остроконечные башенки в византийском стиле, напомнившие мне о Венеции. Напротив собора расположилась ратуша, мрачная и неприступная, с высокой темной галереей внизу и зубчатой стеной с бойницами под крышей. В дальнем конце площади, под прямым углом к собору ожидала новорожденных восьмигранная крестильня, а с другой стороны тянулся ряд мастерских, где в этот ранний час не было заметно никакой деятельности.

С виду все было достаточно мирно, но я не мог не гадать, что же сокрыто внутри. Ведь раз за разом я убеждался, что где бы ни жили великие святые, там же всегда найдется великое искушение и великое зло, ибо святость должна вставать лицом к лицу с могущественными демонами и побеждать их, доказывая свое существование.

Краснолицый кучер окликнул меня со своего насеста и спросил, куда мне угодно отнести багаж.

Я вселился в свои покои — удобное помещение в доме приходского священника, прямо за собором в дальнем углу главной площади. Мне отвели под жилье три комнаты в глубине здания и приемную залу прямо у входа, большое помещение, обшитое темным деревом, где я мог беседовать с людьми. Дорожные сундуки поставили в спальне у дальней стены. В одном содержались мои личные вещи, в другом — документы и рукописи, positiones,[5] имеющие отношение к делу Фабрицио Камбьяти, и его vita.[6]

Еще будучи в Риме и встречаясь со Священной конгрегацией по поводу ритуалов, касающихся Дона Фабрицио, я прочел vita, изложение жизни кандидата, его добродетелей, смерти и связанных с ним чудес. Тогда же я прочел positiones. Множество докладов падре Меризи из Кремоны, с которым я был намерен вскоре повидаться. А также более ранние документы и письменные показания трех предшественников монсеньора, включая показания очевидцев чудес падре Фабрицио Камбьяти. Вдобавок я привез свой потрепанный том Папы Бенедикта XIV «О беатификации слуг Божьих и канонизации святых». Как любой хороший адвокат, я хотел как можно лучше подготовиться к последующему суду, где будет разбираться жизнь Камбьяти. Во время долгого путешествия в карете я снова просмотрел все документы, чтобы убедиться, что всесторонне ознакомился с делом.