Возвращение домой

— А рубашку лучше заправь, она на тебе совсем болтается… И выглядишь как дикарь… — Джейк молча сделал то, что приказал ему Барклиф. — Да, так лучше. Сейчас ты, знаешь, на кого похож? На комиссованного по здоровью после тяжёлого ранения! А, кстати, я и забыл совсем! — Он вытащил из нагрудного кармана какие-то бумаги, протянул их Джейку. — Кое-какие справки, если остановят на улице… Это, конечно, не удостоверение личности, но дня на три хватит… А потом могут и вопросы возникнуть…

И вот, ещё, немного денег, — подал несколько свёрнутых банкнот. — Наличные… «Карты» у меня у самого нет… Это ваши деньги. Они здесь ещё ходят.

— Спасибо! — Джейк не знал, что сказать ещё, такого от полковника он совсем не ожидал. Такой помощи… Почти заботы… Не знал, как отблагодарить. А Барклиф небрежно отмахнулся, опять приказал:

— Спрячь хорошо! Без этого в городе не протянешь… Не дай Бог, потеряешь… — спросил вдруг без всякого перехода: — Родня-знакомые в городе есть? — Джейк отрицательно двинул подбородком. — Плохо! Раз не сможешь спрятаться, мой тебе совет: беги отсюда! На Ниобу свою беги!..

В последних словах прозвучало столько жёсткой суровой определённости, что Джейк невольно поёжился. Да, он ещё не до конца понимал, во что ввязывал себя невольно. Но отступать не хотел и не собирался!

— Ну, тогда всё! Идём! — Барклиф подошёл к двери и перед уходом оглядел комнату цепким внимательным взглядом. — Стоп! — крикнул вдруг, остановив Джейка взмахом руки. — Пижаму свою в пакет собери. Заберём с собой, выкинем по дороге… Нельзя здесь оставлять… Так ты выгадаешь хоть немного времени, возможно, собьёшь со следа… — Джейк не спорил, послушно выполнил приказ полковника, но, скорее, потому, что, в словах Барклифа была логика, против которой не попрёшь.

На пороге он оглянулся, окинул свою камеру-одиночку взглядом, больше похожим на прощальный. Он был уверен наверняка: сюда я больше не вернусь! Никогда и ни за что! Лучше смерть, чем это!.. А когда шёл по длинному бесконечному коридору, вспомнил неожиданно все бессонные жуткие ночи, проведённые в одиночестве. Когда орал до сорванного горла, до боли в лёгких. Когда забивался в угол кровати, пряча голову в подушку, прижатую к груди. Конечно, со временем стало легче… Но всё равно повторение своего недавнего прошлого пережить заново он не хотел ни при каких условиях. Хватит!

* * *

Западный фасад дома взрывом повредило особенно сильно, и теперь он опасно нависал над входом. Казалось, ещё толкни хоть камень — и всё здание рухнет тебе на голову. Видимо, так казалось всем, даже этим лентяям из пленных. Впрочем, им всегда кажется целая куча всего, когда дело доходит до работы. Трусливые лентяи, в этот день они особенно раздражали сержанта Фаулера. Проиграли войну? Проиграли! Отдали нам этот город? Отдали! Так к чему же тогда сейчас носом крутить? Радовались бы лучше, что живыми оставили. Подумаешь, работать приходится! Работа, она ещё никому вреда не сделала. К тому же, сами ведь бомбили. Сами! Не мешало бы теперь и в порядок город привести.

А работнички-то, работнички! Гребутся со своими лопатами, прямо удовольствие глядеть. Загляденье! Перед домом все завалы расчистили, чуть ли не под метлу убрали, а внутрь ни один не заходит. Боятся! Ах, испугались! Испугались, да?! А как на наши головы бомбы сыпали и днём и ночью?

Фаулер схватил одного из ниобиан за шиворот, особо не разбираясь, кто там перед ним, — первого, на кого глянул. Толкнул в нужном направлении, с приказом, да ещё и ногой наддал:

— Паш-шёл!

Тот не удержался, упал на колени, выронив лопату.

— Ну!! Расселся! Некогда сидеть! Покажи-ка пример остальным…

А остальные затихли, ещё живее лопатами заработали, даже перешёптываться перестали. Ждут, что дальше будет. Вот только Фаулер долго ждать не собирался. Им сегодня до конца квартала расчистить надо, а они возле одного дома уже третий час толкутся.

Фаулер медленно подошёл к ниобианину, чувствуя, как за происходящим с потаённой ненавистью и страхом наблюдают три десятка пар глаз да ещё шестеро рядовых-конвойных. Но этот интерес добавлял уверенности и властности каждому движению и слову сионийского сержанта.

— Ну, что? — Ткнул пленного носком сапога. — Ждёшь повторения приказа? Ты, что, не знаешь до сих пор, что свои приказы я не люблю повторять по два раза? — Голос Фаулера, поначалу такой ласковый до заботливости, с каждым словом делался всё звонче и жёстче. Аж воздух вокруг зазвенел, как наэлектризованный, как перед вспышкой молнии. — Пшёл! Быстро!! Чё, не видишь, что вход в дом тоже разбирать надо?! Марш!

Ниобианин, недавний рядовой, в рваном комбинезоне с сохранившимися знаками отличия, не уничтоженными даже после пленения, медленно поднялся на разом ослабевшие, подкашивающиеся от ужаса ноги. Остановился, не сделав и шага, прошептал с безысходным отчаянием:

— Он… он же сыпется… Еле держится ведь…