Лифт звякнул и остановился, затем звякнул снова, и двери скользнули в стороны. Знакомая прихожая – белый пол, белые стены, фрагмент репродукции Берскарди висит над белым эмалированным столом в стиле нео-деко – полностью поглотила ее. Голова у нее чесалась, длинные черные волосы спутались и торчали в разные стороны, да и одежда тоже не первой свежести, за исключением походной рубашки из антибактериального микроволокна и кожаных заплатанных джинс. Нескользящая подошва ее сапог немного скрипела, создавая едва различимое эхо.
Двойная дверь в конце коридора открылась. Из нее лился серый, дождливый, зимний свет, мерцая на деревянном полу. Спарринг зал был огромен, подобно пещере; одну его стену занимали зеркала, а другую – испещренные отверстиями от пуль стекла. К стене с зеркалами была прикручена отполированная до блеска балетная стойка. Виднелись очертания стройной фигуры с длинными, немного курчавыми волосами, одетой в свободный черный шелк. Она стояла на том же месте, спиной к двери; ее золотистые руки были отчетливо видны.
Данте Валентайн повернулась и посмотрела на своего приемного ребенка. Все та же резкая, губительная, разумная осторожность в темных, ясных глазах; все те же высокие скулы и прекрасные, чувственные губы, изогнувшиеся в холодной полуулыбке; все та же тягучая грация в плечах, а рука сжимает длинный, изогнутый силуэт. Изумруд на щеке Данте приветственно вспыхнул зеленой искрой над татуировкой – крылатый кадуцей, бегающий по ее коже. Татуировка Лианы – чернильные шипы с вживленным в плоть бриллиантом – предательски ответила. Кольцо сжалось, зеленое мерцание закружилось в его глубине, а потом снова затихло, превратившись в мертвенную тьму.
Они оценивающе посмотрели друг на друга, и Лиана почувствовала себя раздувшейся, бесформенной, как капля реактивной краски в невесомости.
И каждый раз Лана вздрагивала. Она ненавидела быть копией мертвой женщины с изящной легкой улыбкой и темными волосами, которую не могла вспомнить даже по фотографии. Она хотела быть такой же красивой, как ее приемная мать – самая известная некромантка в мире. Женщина, которая ее вырастила; женщина, чей демон играл с Лианой долгие часы ее мрачного детства.
Как обычно, Лиана сдалась первой.
— Блудная дочь вернулась. — Ее голос звучал с вызовом, и она внутренне поморщилась, когда плечи Данте немного опустились, словно она готовилась к удару.
— Я никогда не знала, что ты так щедра, Лиа. Я даже не знала, что ты в городе.
— Вор в ночи.
— Ты… — Данте замолчала.
Она никогда этого не спросит.
— Ты надолго приехала? Я…
— Ненадолго.
— Я только зашла поздороваться и повидаться с Джафом.
Снова это изящное движение, будто слова – это меч, скользящий по плоти.
— Только для этого? — Эти три слова были наполнены и другими вопросами. Такими, как: «Ты простила меня? А если нет то, как долго ты еще будешь меня ненавидеть?»
Вопросы, на которые нет реального ответа.
— Не совсем. Я так понимаю, он в офисе?
— Да. — Данте слегка наклонила голову, шелк затрепетал, когда она сделала один шаг вперед. Свободного покроя брюки и рубашка со стоячи воротником, укрепленная вставками, а не джинсы и походная рубашка, которые она одевала, выходя наружу. — Я волновалась о тебе, Лиа.
Еще больше невысказанных сов поползло по застывшему, серому воздуху.
А в ответ Лиана бросалась на нее посреди словесной перепалки, пока в ней бушевала юность.
— Ко мне приходил Тиенс, — произнесла она. Она слышала, каким сдавленным был ее голос, и ненавидела себя за это. — Только не говори Джафу, но я собираюсь выполнить для него эту «грязную стирку». Яблоко от яблони, да?
Данте вздохнула.
— Если ты хочешь подраться, можешь прийти чуть позже. Ты же знаешь, до полудня я не готова убивать.
Сердце Лианы сжалось.
— Прости, что разочаровала.
— Sekhmet sa’es. — Но в этом проклятии не слышалось той привычной резкости. — Что мне нужно сделать, Лиа? Чего ты хочешь? Крови?