Возвращение домой

— Это означает лишь то, что где-то между нами и выходом есть ещё одна дверь, — сказала я, сомневаясь в собственных словах. — Нам надо просто найти её и открыть.

— В какую сторону теперь идти? — спросил у нас Тримартин. Я молчала, потому что давно перестала ориентироваться.

— Туда, — предложила Челли. — Думаю, тот коридор ведёт в том же направлении, в каком мы пришли. Возможно, мы увидим что-нибудь знакомое, или свет приведёт нас обратно.

У меня не было лучшего предложения, поэтому я молча последовала за ними. Каждый в нашей группе держал кого-то за руку, спасаясь таким образом от влияния призраков на разум, а у меня в руках были только факелы. Мои друзья стали тенями между мной и дрожащим светом огня. Когда я смотрела вверх, этот свет слепил меня. Опустив взгляд, я видела танец теней под своими подошвами. Сначала хриплое дыхание, звук шагов и треск факела были единственными звуками, которые можно было разобрать. Потом, я стала слышать — или думать, что слышу — другие звуки: неравномерный стук водяных капель или шорох где-то вдалеке.

И музыка. Едва различимая, как разбавленные чернила, музыка, приглушённая толщиной камня и течением времени, но всё же, несомненно, существующая. Я была полна решимости последовать совету остальных, и игнорировать её. Чтобы сосредоточиться, я напевала старые джамелийские колыбельные. Только когда Челли прошипела мне «Кэриллион!», я поняла, что мои песни на самом деле быстро стали всего лишь отголоском преследующей нас музыки. Я перестала петь и закусила губу.

— Передай мне ещё один факел. Лучше мы зажжём новый, прежде чем этот потухнет окончательно. — Когда Тримартин произнёс эти слова, я поняла, что он обращается ко мне уже второй раз. Я молча шагнула вперёд, представив ему на выбор охапку наших импровизированных факелов. Он выбрал первые два, с шарфами, обмотанными вокруг ножек стола, но они даже не загорелись. Из чего бы ни сделаны были шарфы, они не поддавались огню. Третий факел представлял из себя подушку, привязанную к ножке стула. Он чадил, издавая ужасный запах, тем не менее у нас не было другого выхода, кроме как двигаться дальше. Огонь то и дело исчезал, и наш путь освещало лишь слабое тление. Тьма сильнее обступила нас, и из-за неприятного запаха у меня разболелась голова. Я плелась позади, и вдруг почувствовала сильное раздражение, вспоминая, как мягкая шерсть запутывалась в пальцах, когда я набивала эту подушку, пытаясь сделать её мягкой и прочной.

Ритайо вернул меня к реальности, с силой схватив за плечи, и передал мне всхлипывающего Карлмина.

— Возможно, тебе стоит понести своего сына какое-то время, — без упрёка сказал мне матрос, наклоняясь, чтобы собрать рассыпавшиеся факелы. Остальная часть группы в отдалении казалась лишь тенями, расцвеченными красными отблесками неуловимого огня. Я не могла не думать, что случилось бы со мной, если бы Ритайо не заметил моего отсутствия. Даже после нашего разговора, я всё ещё ощущала себя двумя разными людьми.

— Спасибо, — сказала я, сгорая от стыда.

— Всё в порядке, просто держись поближе, — ответил он.

Мы пошли дальше. Карлмин в моих руках помогал оставаться сосредоточенной. Спустя некоторое время я поставила его на ноги и попросила идти рядом — думаю, так было лучше для него. Поддавшись воздействию призраков однажды, я стала более осмотрительной, тем не менее обрывочные сны, фантазии и отдалённые голоса преследовали нас, пока мы шли сквозь темноту с широко раскрытыми глазами. Казалось, мы шли бесконечно долго, всё время страдая от голода и жажды. Оставшаяся вода была горькой, но мы всё равно пили её очень экономно.

— Ненавижу этот город, — сказала я Карлмину. Его маленькая ладошка в моей руке была холодной, город забирал тепло наших тел.

— Он полон ловушек и капканов. Вся эта грязь вокруг может легко нас раздавить, а призраки пытаются свести нас с ума.

Я говорила больше сама с собою, нежели с ним. Я не ждала от него ответа, но он медленно произнёс:

— Город был построен не для того, чтобы быть мрачным и пустым.

— Возможно, и нет, но теперь он именно таков. И призраки тех, кто построил его, пытаются украсть наш разум.

Его угрюмый вид сказал больше, чем слова.

— Призраки? Они не призраки. И не воры.

— Но кто тогда? — спросила я, просто пытаясь его разговорить.

Он замолчал, и какое-то время я слышала только наши шаги и дыхание. Затем он сказал:

— Это не они. Это их искусство.

Сейчас искусство казалось мне далёким и бесполезным занятием. Однажды я использовала его, чтобы оправдать своё существование, теперь же считала чем-то вроде ничтожной попытки спрятаться от повседневной жизни. Это слово почти устыдило меня.