Возвращение домой

Все знали, одна Женечка ходила в прежнем упоении и ничего вокруг себя не видела. Все молчали – жалко Женечку, Любку же дружно возненавидели, но только шушукались за спиной: «Пустила наседка лисицу в курятник, поутру петуха недосчиталась». Муж-инженер гнева на себя почему-то не навел, он вроде как в стороне – такая же Любкина жертва. До Женечки, наконец, дошло, когда однажды вечером ее Иван Сергеевич собрал свой скромненький чемоданчик и перешел в соседний подъезд, где у Любки была комната. Другая бы на ее месте глаза выцарапала «подружке», но Женечка скандалить не стала, уволилась по-тихому, и, не дожидаясь развода, уехала к маме в Москву. Иван Сергеевич даже чемоданчик не успел разобрать, так и вернулся в свое разоренное супружеское гнездо, прихватив с собой еще и пару сумок с Любкиными платьицами в цветочек, а ля Гурченко.       Конфронтация перешла в открытую, девочки шипели как змеи, и распекали бывшую подругу на чем свет стоит. «Но, миленькие вы мои, – оправдывалась Рыжова, – это ж такая любовь, сердцу не прикажешь. Он же такой умный, такой добрый, такой порядочный». Не уговорила – замужние девчонки из корректорской, все как одна, с ужасом представляли себя на месте несчастной Женечки. Рыжову игнорировали. Впрочем, она скоро смирилась, началась для нее жизнь замужняя – спокойная и тихая. В обед она бежала в кулинарию на углу и, отстояв там длинную очередь, покупала котлеты по-киевски, столь любимые Иваном Сергеевичем, чтобы вечером праздновать семейную идиллию, пожарив их с картошкой. Бывало, что Ритка Арбатуева, по прозвищу "Татарка", большая любительница вкусно пожрать, украдет у Любки ее трофеи (стол Рыжовой стоял у окна, и оттуда совсем не видно было темного угла, в котором рычал громоздкий белый холодильник Зил). Ритку никто не выдавал – насолить Лисице Рыжовой считалось делом благородным. Однажды Любка раскусила воровку по запаху, кинулась к Риткиной сумке, но не тут-то было – девчонки кольцом встали вокруг Татарки. Любка плакала и скулила от обиды, но не могла же она не класть котлеты в общий холодильник, до вечера-то они могут, и испортится!

«Не было бы счастья, да несчастье помогло!»: после очередного грабежа Любка, чтобы не кормить радость недругов своими слезами вышла в большой холодный коридор и уж там дала себе волю. Рыба – лупоглазая Машка из нормировщиц шла из уборной и наткнулась на стенающую Любку.

Рыба обожала несчастье и несчастных, потому что сама была до крайности замордована жизнью: росла без отца с матерью-деспотом, пучеглазая и рыхлая она долго не могла выйти замуж, а когда вышла – в тридцать лет за престарелого слесаря Володина, никак не могла забеременеть, а когда, наконец, забеременела и родила двойню, слесарь Володин от радости перебрал, и престарелое сердце не выдержало. Через год она похоронила мать и теперь одна тащила двух своих пучеглазеньких на зарплату нормировщицы. Пучеглазеньким икринкам не нравилось полное отсутствие в их жизни папы и многих удовольствий, которые имеют другие дети. Неспособные понять масштабы личной трагедии мамы, они считали ее злой и жадной и просто не любили.

Рыжова и Володина крепко сдружились, им было, что вылить друг другу. Татарка лишилась дармовщинки – Любка теперь хранила свою добычу в холодильнике нормировщиц и Рыбины дети регулярно получали от тети Любы печенье «Юбилейное» и шоколад «Аленка». Жизнь налаживалась, но как это всегда бывает – только расслабишься, судьба так треснет тебя по башке, что вскрикнешь. Умный, добрый, порядочный Иван Сергеевич, который, кстати, за прошедшие пять лет так и не удосужился оформить развод с Женечкой и семейную жизнь с Рыжовой, получил гневно-слезное письмо от матери своей законной: "…Ребенок, б...., растет без отца, а скоро в школу и что люди скажут? Вот Женечка рано или поздно встретит приличного человека, и хорошо бы ей замуж – а тут старый штамп в паспорте, и она сама писать тебе, скотине, стесняется, хотя надо было бы давно все точки над е расставить".

Инженер Степанов прочел, закурил, сел в горбатое кресло с полированными подлокотниками и стал крепко думать: "Здесь страсти-то поутихли – картошка с курицей надоела, а "Оливье" Любка так и не научилась готовить, а там ребенок – пять лет уже, оказывается – рожден, можно сказать, в законном браке. Еще пять лет и в магазин можно будет посылать, без сдачи. И что же – какой-то хмырь будет своими грязными лапами по беленьким волосикам гладить и мороженое покупать? Опять же, Москва – столица нашей Родины. Футбол, хоккей, музеи всякие."

Купил цветы, торт, "Лучистое", "Столичную" и поехал пятничной вечерней электричкой в Москву, по указанному в письме обратному адресу.

Любка в тот день, как обычно, дожидалась своего Степанова у проходной, чтобы на глазах у злопыхательниц торжественно вручить ему в левую руку сумку с "кулинарией" и томно взявшись за локоток правой отправиться вдвоем со своим красавцем в счастливые семейные выходные в обжитом уюте.