Возвращение доктора Фу Манчи

Хотя ночи были невозможно душными, окна приподнимались лишь на четыре дюйма. Поднять их повыше мешали железные скобы, вделанные в оконный переплет. Эти предосторожности были предприняты на случай попыток вторжения людей доктора Фу Манчи. И вот теперь, переводя взгляд с моего полузадушенного друга в постели на завинченные окна, я не мог отделаться от мысли, что даже такая предосторожность оказалась тщетной. Я старался вспомнить, что бы это такое могло быть, что я на первый взгляд принял за горжетку. Я внимательно разглядывал распухшие следы чьих-то пальцев на горле Найланда Смита.

От ближайшего окна кровать отстояла более чем на метр.

Все эти вопросы, на которые я так мучительно искал ответы, должно быть, отразились на моем лице, потому что, когда я повернулся к Смиту, он произнес, все так же не отнимая руки от своего помятого горла:

— Одному Богу известно, что это было, Петри. Никакому человеку просто невозможно было дотянуться до меня.

Той ночью мы уже не сомкнули глаз, а остаток ее Смит провел, облачившись в халат, в тростниковом плетеном кресле в моем кабинете за стаканом разбавленного бренди и, несмотря на мой запрет, со своей неизменной вересковой трубкой, пропутешествовавшей со своим хозяином по всем темным закоулкам Востока и наконец прибывшей целой и невредимой в эту прозаическую комнату в лондонском предместье. Я стоял рядом, опершись локтем на каминную доску, и смотрел на него сверху вниз.

— Черт подери! — повторял он раз за разом, осторожно трогая шею. — Еще немного, и мне был бы конец. Конец самый натуральный.

— Да, старина, возможно, вы даже не подозреваете, как немного оставалось до вашего «немного», — отвечал я. — Вы стали синим, как залежавшийся цыпленок в мясной лавке.

— И все же мне удалось, — продолжал Смит, — на какой-то момент разжать эти пальцы, чтобы позвать на помощь. Но это был только момент, Петри, потому что, честное слово, пальцы эти были из чистой стали.

— Кровать… — начал я.

— Да, знаю, — раздраженно перебил Смит, — что не должен был ложиться так близко от окна. Но ведь известно, что доктор избегает шумных приемов вроде высаживания окон, дверей и тому подобного, и я думал, что устроился достаточно безопасно, исключив возможность бесшумного проникновения кого бы то ни было в комнату…

— А я, наоборот, всегда подчеркивал, что опасность есть, — перебил я Смита. — Скажем, как насчет отравленных дротиков? Или каких-нибудь ядовитых змей или насекомых, которых вполне достаточно в арсенале Фу Манчи?

— Вы знаете, привычка к опасности притупляет бдительность, — отвечал мой друг. — Но в данном случае, заметьте, агенты доктора, кажется, ни при чем. Хотя угроза моей жизни была достаточно реальной. Такое впечатление, что доктор Фу Манчи специально решил нам продемонстрировать, что все наши предосторожности — и в первую очередь с окнами — тщетны. К черту все это, Петри! В такую погоду просто невозможно спать в герметически закупоренной комнате. Здесь хуже, чем в Бирме! Я прекрасно переношу тропики, но лондонская жара меня просто изнуряет.

— Это все от избыточной влажности. Но, что поделаешь, надо к ней как-то приспосабливаться. И с наступлением сумерек, Найланд, окна необходимо закрывать наглухо.

Найланд Смит выбил свою трубку о каминную решетку. Ее чашечка яростно зашипела, но он тут же набил ее новой порцией своей адской смеси, заодно обильно рассыпав ее по ковру. Смит поднял на меня глаза; лицо его имело необычайно мрачное выражение.

— Петри, — сказал он, зажигая спичку о подошву своего шлепанца, — по-моему, ресурсы доктора Фу Манчи просто неистощимы. И прежде, чем мы покинем эту комнату, нам надо принять несколько важных решений на этот счет.

Его трубка хорошо разгорелась.

— Скажем, надо разобраться, что за чудовище душило меня сегодня ночью. Разумеется, старина, я обязан вам жизнью, но знаете ли вы, что перед самым нападением этого загадочного существа я был разбужен его кашлем, его отвратительно пронзительным кашлем…