— Ничего подобного. Могильный холм, Петри! Он отмечает одну из братских чумных могил, где захоронены жертвы поразившей Лондон эпидемии Великой чумы. А вы глядите на него каждое утро и считаете безобидным островком… Эй, а это что за экспонаты?
Он поднял сетку.
— Что, силки для пернатых?
— Именно, — сдержанно ответил я.
Смит устремил на меня внимательный взгляд.
— Можно узнать, Петри, где вы это нашли?
— В строгом смысле, я не совсем это нашел, — был мой ответ, а потом пришлось рассказать всю историю моей неожиданной встречи с Карамани.
По мере моего рассказа его устремленный на меня взгляд становился все холоднее, а когда я сказал, что девчонка ускользнула…
— Петри, — отчеканил Смит, — вы глупец!
От гнева у меня потемнело в глазах, потому что никому, даже Найланду Смиту, которого я уважаю, может быть, больше, чем кого бы то ни было, я никогда не позволю себя оскорблять.
— Согласен, — продолжал он все с тем же холодом в голосе, — Карамани — прелестная игрушка. Но еще и порядочная змея. А рептилии, как вы знаете, менее всего подходят для того, чтобы ими забавляться.
Мы не отрываясь смотрели в глаза друг другу, и взгляды были холодными, как дула револьверов.
— Смит, — сказал я через силу, — оставим это. Или перемените тон. Я не могу вас больше слушать.
— Вы должны слушать, — ответил он, свирепо выдвигая вперед нижнюю челюсть, — вы должны слушать, потому что играете не только с прелестной девочкой, любовницей китайского Нерона, но вы ставите на карту мою жизнь. И я, Петри, из чисто эгоистических соображений с этим согласиться не могу.
Я почувствовал, что гнев выходит из меня, как воздух из проколотого детского шарика. В его словах была чудовищная правда. А Смит продолжал:
— Вы сами прекрасно знаете, как она фальшива. Однако же взгляд-другой ее темных глаз делает из вас глупца. Из меня однажды женщина тоже сделала идиота. Но я по крайней мере усвоил урок. Для вас же… В конце концов, сэр, если вы желаете повторить печальный опыт Адама, ради Бога. Но не втравливайте меня в свои библейские эксперименты… Потому что закончатся они тем, что мы оба окажемся в лапах этого желтого дьявола!
— Смит, вы слишком жестоки со мной, — сказал я, совершенно подавленный его справедливыми упреками. — Хотя вполне возможно, я того заслуживаю.
— Слишком заслуживаете, — заверил он, но тут же смягчился. — На мою жизнь было совершено покушение. В результате погиб совершенно невинный человек. Вам в руки попал сообщник, может быть, даже соучастник преступления, и вы даете ему убежать на том лишь основании, что у него прелестные губки, длинные ресницы и еще черт знает что не менее привлекательное…
Он открыл плетеную корзину и потянул носом.
— Ага! Узнаете, чем пахнет?
— Конечно.
— Тогда, может, вы догадываетесь, на кого вышла охотиться Карамзин?
— Понятия не имею.
Смит пожал плечами.
— Ну, тогда пошли. — И он взял меня за руку.
Мы двинулись по направлению к моему дому. В голове у меня роилось множество вопросов. И среди них самый главный.
— Смит, — робко спросил я, — скажите, Бога ради, что вы делали там, на могильнике? Что-нибудь раскапывали?
— Нет, — ухмыльнулся Смит, — кое-что закапывал.
ГЛАВА VI
ПОД ВЯЗАМИ
Сумерки застали меня и Найланда Смита у окна спальни. Мы уже знали, что вскрытие показало: несчастный Форсайт умер от отравления. Смит объявил, что я не заслуживаю его доверия, поэтому он не собирается посвящать меня в свою гипотезу происхождения столь специфических травм у Форсайта.
— На мягкой почве под деревьями, — рассказывал он, — я нашел его следы и проследил вплоть до того места, где все это произошло. Других следов в радиусе нескольких ярдов не было. Он подвергся нападению как раз в тот момент, когда остановился вблизи одного из вязов. На расстоянии шести или семи футов я обнаружил несколько следов, выглядевших примерно так.
И он нарисовал множество точек на промокашке, которая была у него под рукой, .
— Так это же когти! — воскликнул я. — Помните этот ночной крик, подобный уханью совы? Что, если это какой-либо неизвестный род пернатых?
— Вскоре узнаем. Возможно, даже сегодня ночью, — ответил он. — Поскольку из-за отсутствия луны была совершена ошибка, — и челюсть Смита снова сделалась квадратной при мысли о несчастном Форсайте, — будет предпринята новая попытка. Вы ведь знаете методы доктора Фу Манчи?
Так мы сидели в темноте, не спуская глаз с девяти вязов и готовые абсолютно ко всему. Взошла луна, и, как под воздействием лампы Аладдина, все вокруг приняло неестественные, волшебные очертания. К полуночи шоссе под нами совершенно опустело, газон пугал таинственностью, и, если бы не громыхавший время от времени трамвай — порождение электричества и прогресса, можно было бы сказать, что декорации для самой жуткой драмы готовы.