Возвращение Чорба. Стихи

Расстрел

Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею, —
вот-вот сейчас пальнет в меня —
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.

1927

Берлин

Гость

Хоть притупилась шпага, и сутулей
     вхожу в сады, и запылен
мой черный плащ, — душа все тот же улей
     случайно-сладостных имен.

И ни одна не ведает, внимая
     моей заученной мольбе,
что рядом склеп, где статуя немая,
     воспоминанье о тебе.

О, смена встреч, обманы вдохновенья.
     В обманах смысл и сладость есть:
не жажда невозможного забвенья,
     а увлекательная месть.

И вот душа вздыхает, как живая,
     при убедительной луне,
в живой душе искусно вызывая
     все то, что умерло во мне.

Но только с ней поникну в сумрак сладкий
     и дивно задрожит она,
тройным ударом мраморной перчатки
     вдруг будет дверь потрясена.

И вспомнится испанское сказанье,
     и тяжко из загробных стран
смертельное любви воспоминанье
     войдет, как белый великан.

Оно сожмет, тожественно, без слова,
     мне сердце дланью ледяной,
и пламенные пропасти былого
     вдруг распахнутся предо мной.

Но, не поняв, что сердцу нежеланна,
     что сердце темное мертво,
доверчиво лепечет Донна Анна,
     не видя гостя моего.

1924

La Bonne Lorraine [2]

Жгли англичане, жгли мою подругу,
на площади в Руане жгли ее.
Палач мне продал черную кольчугу,
клювастый шлем и мертвое копье.

Ты здесь со мной, железная святая,
и мир с тех пор стал холоден и прост:
косая тень и лестница витая,
и в бархат ночи вбиты гвозди звезд.

Моя свеча над ржавою резьбою
дрожит и каплет воском на ремни.
Мы, воины, летали за тобою,
в твои цвета окрашивая дни.

Но опускала ночь свое забрало,
и, молча выскользнув из лат мужских,
ты, белая и слабая, сгорала
в объятьях верных рыцарей твоих.

1924

Берлин