Возвращение Борна

Хан смотрел, как молодая мама ставит ребенка на тротуар. Мальчик пошел на заплетающихся ногах, и мать, глядя на сына, весело смеялась. Малыш задрал голову, посмотрел на маму и тоже засмеялся, корча от удовольствия уморительные рожицы. Женщина взяла его крохотную ручку.

— Надеюсь, у вас нет никаких задних мыслей?

Хану показалось, что в голосе Спалко зазвучала настороженность, даже напряжение, и в тот же момент он подумал: а действительно ли Спалко пьян? Хану хотелось спросить собеседника, какое тому вообще дело до того, убьет ли он Уэбба или нет, но, поразмыслив, он подавил в себе это желание, испугавшись, что тем самым выдаст себя.

— Нет у меня никаких задних мыслей, — ответил он.

— Видите ли, под шкурами, которые носит каждый из нас, мы с вами одинаковы: наши ноздри раздуваются, учуяв запах смерти.

Не зная, что ответить, и погрузившись в собственные мысли, Хан закрыл крышку сотового телефона. Он приложил ладонь к стеклу водительской двери и сквозь расставленные пальцы стал смотреть, как мать с сыном удаляются по улице. Она шла маленькими шажками, пытаясь приспособиться к неуверенной детской походке малыша.

Спалко лжет ему, в этом не может быть сомнений. В какой-то момент реальный мир поплыл перед глазами Хана, и он вновь оказался в джунглях Камбоджи. Больше года он был рабом вьетнамца, промышлявшего контрабандой оружия. Хозяин морил его голодом, избивал, а на ночь — привязывал, как собаку. Хан дважды пытался бежать, но только на третий раз ему удалось освободиться от своего мучителя, и то — лишь после того, как он превратил голову спящего контрабандиста в месиво, изрубив ее лопатой, которой тот обычно копал для себя отхожие ямы. Это стало его первым жизненным уроком. А потом в течение еще десяти дней Хан буквально выживал, пока не был подобран американским миссионером по имени Ричард Вик. Его накормили, вымыли в горячей воде, одели и уложили в чистую постель. В благодарность он не стал сопротивляться, когда миссионер принялся учить его английскому языку. Овладев грамотой, Хан получил от миссионера Библию, которую ему также предстояло изучить.

Хану казалось, что Вик желает не столько спасти его душу, сколько ввести его в лоно цивилизации. Пару раз он и сам пытался растолковать Вику природу буддизма, но, поскольку был еще слишком мал, постулаты, которые он усвоил в раннем детстве и теперь излагал миссионеру, звучали в его устах не очень убедительно. Впрочем, они в любом случае вряд ли заинтересовали бы Вика. Миссионер не желал иметь ничего общего с любой религией, которая не исповедует веру в Бога Отца и сына его Иисуса.

Взгляд Хана сфокусировался на событиях, происходивших вокруг. Молодая мама вела своего ковыляющего отпрыска вдоль хромированного фасада закусочной с огромной кофейной чашкой на крыше. А чуть дальше, на противоположной стороне улицы, сквозь отсвечивающее лобовое стекло машины Хан видел мужчину, которого он знал под именем Дэвида Уэбба. Надо отдать ему должное: он достойно прошел смертельно опасный путь, приведший его сюда от самого поместья Конклина. Хан мог судить об этом с уверенностью профессионала, поскольку на протяжении всего этого пути неотступно следовал за ним. Хан видел фигуру человека, наблюдавшего за ними с проселочной дороги. Когда он взобрался туда, вырвавшись из хитрой ловушки Уэбба, того уже и след простыл, но с помощью инфракрасного прибора ночного видения, брошенного незнакомцем, Хан мог наблюдать за тем, как Уэбб выбирается на шоссе и голосует. Когда тот сел в остановившуюся попутку, Хан был готов следовать за ним.

Теперь он смотрел на Уэбба, зная то, что Степану Спалко было известно уже давно: Уэбб — очень опасный человек. Такому было наверняка наплевать на то, что он оказался единственным белым в набитой неграми закусочной. Он выглядел одиноким. Впрочем, Хану было трудно судить об этом, поскольку для него самого одиночество являлось совершенно чуждым понятием.

Хан вновь перевел взгляд на мать с сыном. Их смех доносился уже издалека и казался нереальным, словно сон.

* * *

Борн приехал в расположенное в Александрии[3] ателье «Портняжки Файна Линкольна» в пять минут десятого. Оно выглядело в точности так же, как все остальные частные заведения старого города, иными словами, старомодным, словно всплывшим на поверхность сегодняшнего дня из глубины времен колониальных завоеваний.