Возвращение Борна

– Мы? А при чем тут «мы», Мартин? Задание было поручено тебе, и я довел это до твоего сведения с самого начала. Так что расхлебывать последствия – тоже тебе.

– Но Гаррис ничем не провинился!

Брови Директора поползли на лоб.

– Лично я в этом сильно сомневаюсь, но, даже если ты прав, кого это волнует?

– Меня, сэр.

– Ну что ж, прекрасно, Мартин. В таком случае ответственность за фиаско в Старом городе и в тоннеле под площадью Вашингтона тебе придется взять на себя. Ты к этому готов?

Линдрос прикусил губу.

– Иного выбора у меня нет?

– Лично я его не вижу. А ты? Эта сука, Алонсо-Ортис, твердо решила вырезать из меня фунт плоти – тем или иным способом. И мне, черт побери, не все равно, кого принести в жертву – какого-то занюханного детектива из полиции штата Вирджиния или моего любимого заместителя! Допустим, ты решил сделать себе харакири, Мартин, но подумал ли ты о том, как это отразится на мне?

– Боже всемилостивый! – воскликнул Линдрос, будучи уже не в состоянии выносить все происходящее. – Каким образом вам удалось в течение стольких лет выживать в этом гадючнике?

– А с чего ты взял, что мне это удалось? – спросил Директор, поднимаясь и надевая пальто.

* * *

К монументальному, сложенному из дикого камня готическому зданию церкви Матиаса Борн прибыл без двадцати двенадцать. Следующие двадцать минут он осматривался и привыкал к территории. Небо было чистым, воздух – холодным и бодрящим. Но на горизонте клубились густые тучи, и порывы свежего ветра доносили до Борна запах близкого дождя. Случайные звуки и мимолетные ароматы то и дело будили в его поврежденной памяти обрывки каких-то старых воспоминаний. Борн не сомневался, что когда-то в прошлом уже бывал здесь, но, как ни старался, не мог вспомнить, когда именно и с какой целью. Уже в который раз в его сознании всплыли образы двоих дорогих ему людей, и душу вновь захлестнула боль от утраты – такая сильная, что на секунду ему показалось, будто она способна вернуть к жизни Алекса и Мо.

Непроизвольно застонав, Борн тем не менее вернулся к тому, зачем сюда приехал, продолжив самым внимательным образом осматривать окрестности, желая убедиться, что враг не наблюдает за ним из укрытия.

Когда часы пробили полночь, он подошел к огромному южному фасаду церкви, над которым возвышалась восьмидесятиметровая башня с горгульями – каменными рыльцами водосточных труб в готическом стиле. На нижней ступени крыльца стояла молодая женщина – высокая, стройная и удивительно красивая. На ее длинных рыжих волосах играли отблески уличных огней, а позади, над порталом главного входа, печально взирал высеченный из камня еще в XIV веке лик Девы Марии. Женщина попросила Борна назвать свое имя.

– Алекс Конклин, – представился он.

– Ваш паспорт, пожалуйста, – потребовала она строгим, словно у чиновника иммиграционной службы, тоном.

Борн протянул ей паспорт и наблюдал, как женщина внимательно изучает его, водя по страницам подушечкой большого пальца. У нее были интересные руки: сильные, хотя и тонкие, с длинными пальцами и коротко остриженными ногтями. Такие руки обычно бывают у музыкантов. Женщине было не больше тридцати пяти.

– Откуда мне знать, что вы – действительно Александр Конклин? – спросила она.

– Ниоткуда. Разве человек может быть вообще уверен в том, что знает что-то наверняка? – ответил Борн. – Поверьте, вот и все.

Женщина фыркнула.

– Как ваше имя?

– Оно указано в паспорте.

Она посмотрела на него тяжелым взглядом.

– Я имею в виду ваше настоящее имя. То, которое вам дали при рождении.

– Алексей, – ответил Борн, вспомнив, что Конклин был эмигрантом, русским по национальности.

Женщина кивнула. У нее были правильные черты лица, на котором доминировали зеленые мадьярские глаза и большие, полные губы, обещающие неземное наслаждение тому, кто сумеет завоевать ее благосклонность. В ней ощущались некая напускная строгость и в то же время чувственность конца XIX – гораздо более невинного – века, когда недосказанное зачастую являлось значительно важнее высказанного вслух.

– Добро пожаловать в Будапешт, мистер Конклин. Меня зовут Аннака Вадас. – Сделав приглашающий жест, она добавила: – Следуйте, пожалуйста, за мной.

В следующую минуту они пересекли площадь перед главными церковными воротами и завернули за угол, оказавшись на боковой, плохо освещенной улице. Низкая деревянная дверь, обитая древними железными полосами, была едва различима в темноте. Женщина вынула маленький карманный фонарик, из которого, как ни странно, ударил мощный луч света. Затем, достав из сумочки старинный ключ, она сунула его в замок и повернула – сначала в одну сторону, затем в другую, дотронулась до двери, и от этого легкого прикосновения та бесшумно отворилась.

– Мой отец ждет вас внутри, – сообщила Аннака, и они вошли в просторное помещение церкви.

В колеблющемся свете фонарика Борн сумел разглядеть, что оштукатуренные стены церкви были покрыты цветными фресками со сценами из жизни венгерских святых.