Возвращение Арсена Люпена

Но вдруг черты лица его исказились страданием, и, охваченный каким-то безумством, он стал сжимать исступленно кулаки, весь дрожа, как ребенок от боли.

– Подонок! – в приступе ненависти закричал Люпен. И, одним ударом повалив Шолмса наземь, вцепился ему в горло, ногтями раздирая кожу. Англичанин захрипел. Он даже не сопротивлялся.

– Мой мальчик, мой мальчик, – взмолилась Виктория.

Ботреле кинулся разнимать, но Люпен уже разжал хватку и теперь рыдал возле поверженного врага.

О, жалкое зрелище! Никогда не забыть Ботреле того глубокого отчаяния. Как никто другой, зная о всей силе любви Люпена к Раймонде, обо всем том, что убил в себе великий искатель приключений ради одной лишь улыбки на лице своей возлюбленной, молодой человек искренне сочувствовал ему.

Ночь понемногу опускала свой темный покров на поле сражения. В высокой траве ничком лежали трое связанных англичан с завязанными ртами. Вдруг издалека, с равнины, в тишине зазвучали простые деревенские песни. Это возвращались с работы жители Невийет.

Люпен поднялся. Долго вслушивался он в однообразное, заунывное пение. Потом взглянул на ферму, свой счастливый приют, где так хотел спокойно коротать свои дни подле Раймонды. И перевел глаза на нее саму, несчастную возлюбленную, погибшую от любви, что уснула у его ног вечным сном. Крестьяне подходили ближе. Люпен нагнулся и, обхватив сильными руками тело возлюбленной, одним движением, присев, взвалил его себе на спину.

– Пошли, Виктория.

– Пошли, мой мальчик.

– Прощай, Ботреле, – сказал он.

И, сгибаясь под тяжестью своей драгоценной, тяжкой ноши, вместе с шагавшей за ним по пятам старой служанкой он в грозном молчании двинулся к морю и вскоре скрылся в густой темноте.

813

Часть первая

Глава первая Три убийства в «Палас-отеле»

I

Кессельбах вдруг остановился у входа в салон и проговорил с беспокойством в голосе:

– Чепман, здесь кто-то был.

– Что вы, что вы, – запротестовал секретарь, – вы сами отперли входную дверь, и все время, пока мы завтракали в ресторане, ключ был у вас.

– И все-таки здесь кто-то был, Чепман, – повторил Кессельбах, показывая на саквояж, лежавший на камине. – Видите, вот доказательство. Саквояж был заперт. Теперь он открыт.

Чепман не соглашался:

– Уверены ли вы в том, что заперли его? Тем более что там нет ничего важного – туалетные принадлежности…

– Там нет ничего, потому что я перед уходом из предосторожности вынул оттуда портфель… иначе… Нет, Чепман, я вам верно говорю, в наше отсутствие здесь кто-то был.

Он подошел к телефону, висевшему на стене, и снял трубку:

– Алло, это Кессельбах. Будьте добры, мадемуазель, соедините с полицейской префектурой, отделение сыскной полиции. Что?.. Да… Я подожду у аппарата.

Спустя минуту он продолжал:

– Сыскная полиция? Я хотел бы поговорить с вашим начальником, господином Ленорманом. Моя фамилия Кессельбах… Господин Ленорман знает, зачем я прошу… Я звоню с его разрешения… Ах, его нет? С кем же я тогда имею честь говорить? Господин Гурель, инспектор сыскной полиции? Но ведь вы, господин Гурель, кажется, присутствовали вчера при нашем разговоре с Ленорманом… так вот, господин инспектор, то же самое повторилось. Кто-то был в занимаемом мною помещении. И если вы сейчас же, не теряя времени, приехали бы, вы, возможно, нашли бы какие-то следы… Что? Не можете сейчас?.. Через час или два? Ну хорошо… Не забудьте только: номер четыреста пятнадцать. Еще раз благодарю.

По приезде в Париж, неделю назад, Рудольф Кессельбах – бриллиантовый король и миллионер – остановился в «Палас-отеле». Он занимал номер на четвертом этаже, состоявший из трех комнат, две из которых – гостиная и другая, служившая кабинетом и спальней, – выходили окнами на авеню; третья же, занимаемая секретарем, была со стороны улицы Жюдэ. За комнатой секретаря следовали пять комнат, предназначенных для госпожи Кессельбах, которая находилась в Монте-Карло и ожидала звонка мужа, чтобы тотчас приехать.

В продолжение нескольких минут Рудольф Кессельбах ходил по комнате с озабоченным видом. Это был еще довольно молодой человек высокого роста с румяным лицом, мечтательными голубыми глазами, ласковое выражение которых резко контрастировало с невысоким энергичным лбом и сухой угловатой челюстью.

Кессельбах подошел к окну – оно было закрыто. Балкон, на который выходила дверь гостиной, был отделен каменными простенками от соседних балконов.

Каким же образом можно было проникнуть в его номер?

Он прошел в свою комнату: она была совершенно не связана с соседними. Затем он проверил комнату своего секретаря: дверь, соединявшая ее с помещением, приготовленным для госпожи Кессельбах, была заперта на замок и задвижку.

– Я ничего не понимаю, Чепман. Вот уже несколько раз, как я замечаю кое-что… признайте, очень странное. Вчера моя палка была не на месте… Третьего дня кто-то рылся в моих бумагах, я в этом уверен. И в то же время – как можно проникнуть сюда? Не понимаю…