Возвращение Арсена Люпена

В то же время ему пришло в голову оправдание: она была сумасшедшей. Сестра Альтенгейма и Изильды, дочь безумной матери и отца-алкоголика, она сама была сумасшедшей.

Она убивала из-за стремления убивать…

И перед взором Люпена прошел длинный ряд кровавых преступлений, совершенных Долорес. И все таинственное в этой истории становилось для него простым и ясным.

Он видел, как она была одержима мыслью узнать во что бы то ни стало проект своего мужа, который ей, наверное, был известен в частностях. Он видел, как она так же, как и ее муж, искала Пьера Ледюка, чтобы выйти за него замуж, вернуться королевой в герцогство, откуда ее родители были с позором изгнаны.

Он видел, как она жила в «Палас-отеле», в комнате своего брата Альтенгейма, в то время как все предполагали, что она находится в Монте-Карло. И он видел, как она целыми днями следила за мужем, пробираясь вдоль стен, скрываясь во мраке, одетая в черное.

Однажды ночью она нашла Кессельбаха связанным – и убила его. А через час, когда Чепман, в свою очередь, чуть было не выдал ее, она увлекла его в комнату своего брата и там убила несчастного секретаря.

Все это она проделывала дико, безжалостно, с дьявольской ловкостью.

С той же ловкостью она договорилась со своими двумя горничными Гертрудой и Сюзанной, которые только что приехали из Монте-Карло, где одна из них играла роль хозяйки. И Долорес, переодевшись в женское платье, сняв белокурый парик, делавший ее неузнаваемой, спустилась вниз и присоединилась к Гертруде в тот момент, когда та входила в отель, и казалось, что она тоже только что приехала, ничего не зная об ожидавшем ее горе.

Великолепная актриса, она играла роль вдовы, жизнь которой разбита незаменимой потерей. Ей все сочувствовали, она вызывала слезы жалости на глазах тех, кто ее видел. Кому пришло бы в голову заподозрить ее!

И тогда она начала борьбу с Люпеном, ожесточенную, неслыханную борьбу, то против Ленормана, то против князя Сернина, днем лежа на кушетке, больная и разбитая, ночью на ногах, неутомимая и страшная. И она устраивала адские комбинации, при помощи покорных сообщниц, Гертруды и Сюзанны, пользуясь той и другой для разведки или заставляя одну из них переодеваться и принимать на себя ее роль, как, наверное, это было в тот день, когда Штейнвег был похищен Альтенгеймом из здания суда.

И целый ряд убийств, убийств… Она утопила Гуреля, зарезала своего брата Альтенгейма…

Люпен вспоминал ту ужасную борьбу, которую ему пришлось выдержать в подземном ходе в Гарше, ту невидимую, чудовищную работу… О, как все это было ясно теперь.

Это она сорвала с него маску князя Сернина, выдала его полиции, засадила в тюрьму, разбивала все его планы, тратя свои миллионы, чтобы выиграть битву.

Потом события ускорились. Гертруда и Сюзанна исчезли – наверное, убиты. Штейнвег убит! Изильда убита!

– Долорес… Долорес… – повторял он с отчаянием.

И вдруг он отскочил, помертвев от ужаса, с блуждающими глазами. Что? Что такое? Почему это противное ощущение холода? Этот холод, холод смерти… неужели это возможно?

Долорес была мертва.

Значит, в продолжение нескольких минут своими судорожно сжатыми пальцами… Он силой принудил себя повернуться к ней и посмотреть. Долорес не двигалась. Он бросился на колени и приподнял ее.

Да, она была мертва.

Некоторое время он стоял как оглушенный, не чувствуя даже боли. Он не страдал, не ощущал ни бешенства, ни гнева, ни ненависти – ничего, кроме ощущения человека, придавленного внезапно свалившейся на него глыбой. И странно, ему ни на миг не пришла в голову мысль, что он убил ее. Нет, это не он. Это случилось помимо его воли, по воле высшей справедливости…

Он вспоминал, как третьего дня ночью она подняла стилет, чтобы убить его, но не убила. Что это было? Внезапное просветление? Или чувство невольного восхищения перед так часто побеждавшим ее врагом?

Она не убила его тогда, и вот теперь, по странной, роковой случайности, он убил ее…

«Я убил ее, – печально думал он. – Своими руками я уничтожил живое существо, и этим существом оказалась Долорес…»

Было уже совсем светло, а он все еще сидел около трупа, погруженный в тяжелые думы, и время от времени его губы шевелились и был слышен слабый шепот:

– Долорес… Долорес…

Надо было что-нибудь предпринять, но, совершенно растерянный и разбитый, он не знал ни с чего начать, ни что делать.

– Закроем ей глаза сначала, – сказал он.

Он наклонился к ней, опустил ее шелковистые ресницы и закрыл покрывалом бледное искаженное лицо.

Тогда он почувствовал, что образ Долорес отлетел от него и стал далеким, а перед ним лежал человек в черном.

Он почувствовал, что может дотронуться до него, и стал обыскивать его одежду. Во внутреннем кармане было два бумажника. Он взял один из них и открыл.

Ему бросилось в глаза письмо, подписанное Штейнвегом, стариком-немцем. Там было написано: