Вокруг никого не было. Одним прыжком он бросился на решетку около ворот и поставил ногу на выступ замка́. Помогая себе коленями, он с риском попасть на острые концы решетки перелез через нее и спрыгнул. Потом быстро пробежал по мощеному двору и взошел по ступеням входа с колоннами, куда выходили окна, наглухо закрытые ставнями. Пока он раздумывал, каким способом проникнуть в дом, дверь отворилась с тяжелым шумом, напомнившим ему дом на улице Дюпон, и появился Альтенгейм.
– Скажите, князь, вы всегда таким образом заявляетесь в гости? Я буду вынужден пригласить жандармов.
Сернин схватил его за горло и опрокинул на скамейку:
– Женевьева… Где Женевьева? Если ты не скажешь мне, что ты сделал с ней…
– Я не могу говорить, – простонал Альтенгейм, – отпусти! Сернин бросил его.
– Ну, живо, отвечай! Где она?
– Есть дело более важное, чем Женевьева. Лучше, если я расскажу тебе о нем в доме. – Он старательно запер дверь и заложил ее засовами. Потом, проведя Сернина в соседнюю комнату, пустую и без занавесей, он сказал:
– Теперь я к твоим услугам. Что тебе нужно, князь?
– Женевьева!
– Она чувствует себя отлично…
– Ага, ты сознаешься?
– Конечно! Я даже удивился твоей неосторожности. Как это ты не принял никаких мер?
– Довольно, где она?
– Однако ты не очень вежлив…
– Где она?
– В четырех стенах, свободна…
– Свободна?
– Да, вполне. Может ходить от одной стены к другой.
– Где, в доме на улице Дюпон? Там, где ты держишь Штейнвега?
– Ага, ты знаешь? Нет, не там!
– Где же, говори!
– Видишь ли, князь, я вовсе не так глуп, чтобы выдать тебе секрет, при помощи которого я держу тебя в руках. Ты любишь ее…
– Замолчи!!! – закричал Сернин, вне себя от злости. – Я тебе запрещаю…
– Ну и что? Это, мой милый, оскорбление, я тоже люблю ее, вдобавок я рисковал из-за нее…
Они долгое время с ненавистью смотрели друг на друга. Наконец Сернин сказал:
– Выслушай меня. Помнишь, ты предлагал мне вместе заняться делом Кессельбаха?.. Так вот, я согласен…
– Слишком поздно.
– Слушай, я предлагаю тебе лучше, чем это, – я брошу дело… Больше не буду вмешиваться… все будет принадлежать тебе одному. Я даже помогу тебе.
– На каких же условиях?
– Скажи мне, где Женевьева? Альтенгейм пожал плечами:
– Ты городишь вздор, Люпен. Мне очень жаль тебя… В твоих летах и… Они замолчали, и наступила пауза.
Барон сказал насмешливым тоном:
– А ведь это большое наслаждение, Люпен, видеть, как ты хнычешь и упрашиваешь. Скажи, пожалуйста, выходит, что и простой солдат способен подставить ножку своему генералу.
– Дурак! – ответил Сернин.
– Князь, я пошлю вам сегодня вечером свидетелей, если вы будете живы…
– Дурак! – повторил Сернин с презрением.
– Что же, князь, ты хочешь кончить с этим сейчас же? Как хочешь, но тогда твой последний час пробил. Можешь поручить свою душу Богу. Ты улыбаешься? Напрасно. У меня перед тобой огромное преимущество: я убиваю… в случае необходимости…
– Дурак! – в третий раз повторил Сернин, вынимая часы. – Сейчас два часа, барон, у тебя осталось всего несколько минут. Через пять – самое позднее десять минут Вебер с шестью агентами взломают дверь и арестуют тебя. Ты, мой милый, не улыбайся… выход, на который ты рассчитывал, мною открыт и охраняется. Ты пойман. Кончено. Это гильотина, дружище!
Альтенгейм побагровел от волнения и с трудом проговорил:
– Ты сделал это… ты поступил так подло…
– Дом окружен… Бегство невозможно. Скажи, где Женевьева, и я тебя спасу.
– Каким же образом?
– Агенты, охраняющие выход из павильона, преданы мне. Я скажу тебе пароль, и они тебя пропустят. Говори.
Альтенгейм подумал несколько секунд, затем сказал:
– Это пустяки. Ты не настолько глуп, чтобы броситься сам в пасть волка.
– Ты забываешь про Женевьеву. Если бы не она, разве я был бы здесь? Говори, где она?
– Нет.
– Хорошо, подождем, – сказал Сернин. – Папироску?
– С удовольствием.
– Ты слышишь, – сказал Сернин через несколько секунд.
– Да… да… – ответил Альтенгейм, вставая. Раздавались удары по железной ограде.
– Даже никаких требований, как всегда… ни предложения сдаться… Ты что же, решился?
– Да. Очень твердо.
– А знаешь, с их инструментами это дело нескольких минут.
– Если бы они были в этой комнате, и то я не сказал бы тебе, где Женевьева. Решетка была сломана, послышался скрип ворот.
– Ну, я допускаю, что можно попасться, – продолжал Сернин, – но самому протянуть руки, чтобы на них надели наручники, – это глупо. Не упрямься. Скажи – и беги.
– А ты?
– Я? Я останусь. Мне-то чего бояться?
– Посмотри.
Барон указал ему на щель в ставне. Сернин приложил глаз и отскочил назад:
– Ты тоже выдал меня полиции? Ого, это не десять человек, тут пятьдесят… сто… двести человек, которых привел Вебер.
Барон от души смеялся.
– Значит, дело не во мне, а в Люпене, для меня довольно шести человек.
– Ты сообщил полиции?
– Да.
– Какое же доказательство ты привел?
– Твое имя… Поль Сернин – то же самое, что Арсен Люпен.
– Ты сам додумался до того, что никому другому до сих пор и в голову не приходило?
Брось! Это другой догадался. Сознайся, что это он.