Возвращение Апостолов (СИ)

— Время неизменно, как неразменная монета, — терпеливо объяснял Голос. — Всегда находились проходимцы, желающие переписать историю, занести выигрыш в свою пользу. Да, действительно, они отправлялись в прошлое и изменяли его. Но безумцы не догадывались, что в тот момент, когда они довольно потирали руки в предвкушении баснословных прибылей в будущем, дверца ловушки захлопывалась у них за спиной. Они оказывались в положении мыши, позарившейся на бесплатный сыр в мышеловке. Окончательно сбитые с толку, люди искали изъян в теории полётов во времени и не находили его. То, что было элементарно теоретически, на практике оказывалось неосуществимым. Смельчаки не желали мириться с выпавшим на их долю изгнанием, предпринимали отчаянные попытки выкарабкаться, и проваливались в прошлое ещё глубже. Когда число искажённых временных линий достигало определённого значения — при всём своём желании остаться незамеченными, сохранив инкогнито, глупцы безобразно «следили» в пунктах следования — автоматически возникал закрытый временной континуум, в который время беззастенчиво ссыпало лишние элементы. Точно птица, клювом расправляющая сбившиеся перья, история возвращала события в изначальное русло. Участь горе — путешественников во времени теперь никого не интересовала. Живя в изоляции от остального мира, объединённые общей бедой, люди радовались и грустили, женились и разводились, даже строили города и заводы, как вдруг в один миг весь их мир лопался точно мыльный пузырь. Планеты предупреждали не многих.

— Давай-ка, разберёмся, — предложил Огинс. — По-твоему, выходит, что лагурийцы (то есть, пириансы) погибли при выходе из континуума. По-твоему, Дэвид погиб вместе с ними.

— Дэвид погиб от предательского выстрела в спину, а ты — в гиперпереместителе на дне Эгейского моря. Прежние жители Лагуры были насильственно вывезены силами Коалиции, правда, не все. Оставшиеся вместе с гражданами Бельяры заложили начало новой эры человечества на планете. Однако из временного континуума живым не вышел никто. Бельярцы приняли мудрое решение, отказавшись совершить посадку на Лагуре в месте, которое указал Дэвид. Спустя пару месяцев, чисто интуитивно они выбрали для приземления место на обратной стороне планеты. Таким образом, свернувшийся вскоре временной континуум не причинил им вреда. К сожалению, с ними произошли перемены иного плана. Но это уже другая история.

— Выходит, современные пириансы — не монстры в металлических скафандрах, а прежние жители планеты?

— Выходит, так, — согласился Голос. — Повторяю, из временного континуума вышел только ваш аппарат, да и то прямиком на дно земного моря.

— Но планета обещала… — сослался Огинс.

— Она оставляла надежду. В большинстве случаев планеты не вмешиваются, молча наблюдают гибель временщиков.

— Тогда что же от меня требуется? — недоумевал Огинс. — В прошлый раз ты сказал мне, что изменить будущее я могу именно здесь. Тогда я не обратил должного внимания на твои слова. Но теперь… Неужели люди, имена которых стоят в одном столбце подо мной — те самые игроки моей команды, и я должен разыскать их всех?

— Первое — да, второе — нет. Никого искать не нужно. Вы трое: ты, Крейз и Батрос (сосед Крейза) без промедления переводитесь в Джират на казарменное положение. Вы будете мушкетёрами, личной охраной короля Харольда I. Новые имена, я полагаю, для вас не составит труда запомнить.

— Допустим, — не унимался Огинс, — но зачем всё это. Ведь Земля отвоёвана. Я сам видел.

— Сколько можно упорствовать в своих заблуждениях! — возмутился Голос. — Земля захвачена, население переселено на Вьору, а вы — Стеф Огинс — погибли при отражении атаки на шоссе у Гэйси-стрит.

«Так вот отчего над столбце с моим именем значится пальма, перевёрнутая вниз листьями», — понял Огинс, и спросил уже вслух:

— Значит, и в прошлый раз, угодив сюда, я действительно попал в рай?

— Скорей, в чистилище.

— И разговор с тобой — это разговор с Богом?

— Точнее, с Его посредником.

— Это ещё как! — взбесился Стеф. — Какой такой посредник между Богом и человеком?!

Было заметно, как Дэвид на другой стороне оврага пожал плечами. Определённо, для него в отличие от Огинса, такого рода посредничество не вызывало затруднений.

— Я не стану именовать себя по-другому. Библейское название устарело, а к новому пока никто не привык. Скажу больше. Облик вашего друга — Дэвида — принят мной только потому, что вы — Стеф Огинс, будучи неисправимым скептиком, прославившимся ниспровержением авторитетов — даже к собственному отцу — учёному-самородку — не испытывали ни капли почтения (по меньшей мере, до тех пор, пока его не стало) — способны выслушать до конца и не перебивая только этого человека.

— Да, ладно, — отмахнулся Стеф, остывая. — Итак, к чему мы пришли: я умер во второй раз, теперь имею две могилы с надгробиями, и в каждой из них покоится моё бренное тело? Не стыкуется как-то.