Возвращение

— Не унывайте. Посмотрите! Дождь перестал, и светит солнце. Только у маленькой Томоко погода ещё не установилась.

И действительно, лучи солнца играли на мокрых ветвях деревьев в саду. Красные плоды подобно ярким цветам виднелись здесь и там среди вечнозелёной листвы.

Когда Томоко вернулась в редакцию и стала разговаривать со своими коллегами, она почувствовала, что ей хочется побыть одной, и чтобы никто её не тревожил. Она уже не была в том шоковом состоянии, когда впервые услышала, что её отец, о котором она ничего не знала с тех пор, как стала понимать окружающий мир, неожиданно вернулся в Японию, и была уверена, что может самостоятельно принимать решение. Но что-то неведомое вошло в её душу, подобное мешающему чёткому зрению пятну на глазу, или призраку, действующему на нервы и заставляющему постоянно притягивать к себе её внутренний взор. Вот в таком душевном состоянии разговаривала она со своими коллегами в редакции.

Только в электричке по пути домой она осознала, что поражение Японии открыло путь её отцу к возвращению на родину, и эта мысль превратила туманное до сих пор чувство в шокирующую реальность, ибо это стало не абстрактной идеей, а реальным фактом. И где-то, когда-то её отец предстанет перед ней. Вечерний поезд был переполнен, и нельзя было исключать, что её отец вполне мог бы оказаться здесь в этой толпе пассажиров. Когда она поймала себя на этой мысли, то почувствовала, что теряет контроль над собой, и взяла себя в руки.

Что было в этом удивительного, и почему она должна плакать? Что будет плохого в том, если она повстречается со своим отцом? Она не должна беспокоиться, ибо пойдёт на встречу с ним, чтобы помешать ему сделать её мать несчастной. Вся ответственность лежит на нём, а не на ней, и ничего не может удержать её как свободного взрослого человека от встречи со своим отцом.

Закрыв глаза, Томоко невольно улыбнулась. Неожиданное чувство возникло и распространилось по её телу. Её отец, о лице и фигуре которого она не имела ни малейшего представления, вошёл в её сердце и занял там прочное место. Это было странное чувство, но отнюдь не печальное, и она наполнило её сердце радостью. Саэко сказала, что у него седина в волосах. Эти слова отчётливо и глубоко вошли в её сознание.

Томоко воображала своего отца подобно тому, как молодая мать, чувствуя, как растёт и двигается в её чреве ребёнок, пытается представить, каким он будет, когда родится. Отец вошёл в её сердце как отвлечённый образ, и она пыталась представить себе его лицо, одежду и предположить его возраст. Придавать шаг за шагом его невидимому образу реальные черты было похоже на её работу по моделированию одежды, и это наполняло её счастьем и вызывало непроизвольную улыбку на её губах.

Звёзды были затянуты облаками, когда Томоко подходила к своему дому. Войдя в калитку, она поняла, что в доме гость, так как в гостиной, являющейся продолжением рабочего кабинета Тацудзо Оки, горел свет. Оки, как и многие другие учёные, вёл затворнический образ жизни в европейской части дома и присоединялся к семье только во время принятия пищи. Томоко вошла в дом через боковой вход и прошла на кухню поздороваться с матерью.

— Я пришла, мама.

Перед буфетом стоял поднос с чайным набором.

— Ты как раз вовремя, дорогая. Отнеси это в гостиную.

Сэцуко, мать Томоко, была женщиной, которая не позволяла себя фотографировать и не любила появляться перед гостями. Томоко ждала, пока её мать положит сахар в чай. После войны Оки требовал, чтобы настоящий сахар клали только в его чай или кофе, а для гостей использовали сахарин. Томоко с грустью наблюдала, как её мать следовала этим инструкциям. Рядом с чашкой Оки была положена особая чайная ложка.

— Кто к нам пришёл?

— Журналист.

Томоко слегка постучала в дверь гостиной.

— Войдите, — ответил Оки и, коротко взглянув на неё, вновь повернулся к своему гостю, который записывал в блокнот карандашом, продолжив монолог характерным для себя снисходительным тоном.

— Реформу нельзя осуществить, если Академия художеств не получит больше прав и её влияние не будет усилено. Она не должна оставаться тем, что она есть в настоящее время — домом для престарелых. Она должна быть независимой от бюрократов и иметь возможность активно работать. Но в действительности, отношения учитель-ученик и непотизм феодальных членов превратились в препятствие для проведения реформ и…

— Подождите минутку, подождите минутку, — запротестовал журналист, но Оки, проигнорировав его, продолжал говорить, как будто он участвовал в серьёзной дискуссии.