Возвращение

Таавет дошел до середины площади, когда заметил на правой ее стороне автобусы, скрытые до этого момента голубовато-серым домом с конусообразной башней. Очевидно, там автобусная станция, подумал Таавет, а поблизости наверняка найдется какой-нибудь киоск, где можно будет купить поесть, подсказал ему его пустой желудок. Но там была всего лишь пивная будка, которую стеной окружала толпа любителей пива. Он стал разглядывать толпу и зеленую будку (странно, почему эти будки всегда красят не в какой-нибудь, а именно в зеленый цвет, и при этой мысли Таавета охватило чувство безысходности, отнимавшее всякое желание что-то делать или куда-то идти).

Навес, под которым он сел на скамейку, был продолжением похожей на барак автобусной станции; в течение нескольких минут он тупо смотрел, как люди входили в автобус или выходили и как наскучило им ожидание, и внезапно ему пришло в голову, что он забыл записную книжку дома. Словно кадр из фильма, перед глазами возникло, как он достает ее из портфеля, кладет на пианино и записная книжка в красной обложке остается лежать на черной полированной поверхности. На всякий случай он порылся в карманах и убедился, что красное на черном превратилось в стоп-кадр и изменить это можно будет, только когда он вернется домой, но самым прискорбным было то, что в записной книжке находился адрес Марре Вярихейн, не так давно полученный им от знакомого редактора молодежного журнала. Когда этот факт дошел до сознания Таавета и завладел его мыслями, он стал потерянно озираться вокруг, как бы ища помощи, но увидел лишь людей, которые с безразличными лицами сидели, стояли, ходили. Его охватила бессильная ярость, он мучительно пытался вспомнить, что же было написано на листке записной книжки, но перед глазами мелькали одни буквы и цифры, нацарапанные зеленым фломастером, и ни в какую не хотели принимать отчетливую форму. Впереди его ждал ничем не занятый день, и рассчитывать можно было только на счастливый случай — вдруг он встретит Марре на улице. Внезапно он почувствовал легкое прикосновение к плечу и услышал вопрос:

— Хочешь, я тебе погадаю?

Таавет не хотел и сделал рукой отрицательный жест, но затем с удивлением посмотрел на стоящую перед ним цыганку в длинном клетчатом пальто. На плечи у нее был накинут большой цветастый платок, а на руках она держала младенца, завернутого в розовое атласное одеяло, цыганка говорила на чистейшем эстонском языке. Женщина была смуглой, ее черные волосы отливали синевой. Таавет никогда в жизни не видел цыганку, которая говорила бы по-эстонски, и он протянул ей руку.

— Да-a, но тебе придется дать моему ребенку пятьдесят копеек, — наставительно произнесла цыганка. — Ты не настолько глуп, чтобы пожалеть копейку.

Таавет отыскал мелочь, и они отправились за угол, где женщина принялась изучать его руку, поднеся ее чуть ли не к самым глазам.

— Ты рос в хороших условиях, и тебя окружала любовь, но ты не был счастлив, ты жил больше сам по себе, есть в тебе что-то, что не дает тебе душевного покоя, ты шел в жизни прямым путем, но и это не сделало тебя счастливым, у тебя нет близких людей, с которыми ты бы мог разделить свои заботы, и если я сказала тебе правду, ты дашь моему ребенку еще пятьдесят копеек, и тогда я скажу, что ждет тебя в будущем.

Таавет достал кошелек, пальцы его, когда он искал мелочь, дрожали от волнения. Мелочи не оказалось, и он вынул рубль, немного постоял в растерянности, а затем отдал его женщине. Та опустила руку в карман и начала отсчитывать сдачу.

— Да вы что, зачем… — Таавет сделал неловкое движение, но цыганка вручила ему пятьдесят копеек и, словно извиняясь, сказала:

— Деньги, они счет любят… — И снова принялась изучать его руку. Прогуливающиеся неподалеку мужчина и женщина с детской коляской остановились и принялись глазеть на них. Таавет в смущении отвернулся и почувствовал на своей руке дыхание цыганки.