Возвращение

А вот простыни пахнут. Леопольд раздевается, складывает одежду на спинку стула и ложится. Ему хотелось бы уснуть, но глаза блуждают по комнате. За долгие годы здесь ничего не изменилось. Стерильное необжитое помещение, куда Вилге заходит разве лишь для того, чтобы стереть пыль. Комната школьника: письменный стол, два стула, книжная полка, кушетка и стена со встроенными шкафами. Письменный стол все тот же, за ним он начиная с первого класса готовил уроки — он мог бы выдвинуть средний ящик и увидеть нацарапанное чернилами имя СИРЬЕ. Брат поддразнивал его, думая, что Сирье это его одноклассница, толстушка, и никто не догадывался, что Сирье женщина, которой он на деньги, данные ему на билет в кино, тайком покупал и носил альпийские фиалки.

Рядом с письменным столом полупустая книжная полка — учебники, тетради и даже дневники с замечаниями и отметками, никто не удосужился выкинуть этот хлам, хоть он и являлся свидетельством знаний, полученных человеком, в данном случае — Леопольдом. За стеной находится точно такая же комната брата, вероятно, и она заброшена, отвергнута и никто ею не пользуется. Семья, видимо, живет только на нижнем этаже, и лишь когда Арно начнет ходить в школу, ему будет выделена отдельная комната. Леопольд невольно думает о том, как благополучно и надежно протекает детство его сводного брата. У отца словно две совершенно разные жизни. И сам он сейчас как будто совсем другой человек.

Сон внезапно улетучился. Через стены или через пол доносится приглушенная музыка — одинокая женщина в одиночестве смотрит телевизор — истории о том, как люди любят, воюют, умирают, интригуют, ненавидят, разъезжают в роскошных машинах или побираются на углах улиц. На миг Леопольду приходит в голову, а не одеться ли ему и не спуститься ли, чтобы вместе с Вилге тупо уставиться на экран, но он отбрасывает эту мысль — пришлось бы что-то говорить, создавать иллюзию общения, а это чересчур обременительно. Да и чем плохо ему в этой комнате! Он снова, спустя долгое время ощущает вокруг себя воздух, стены не давят на него, как там, в его похожей на шкаф комнате, где ему постоянно, как и герою одного из рассказов Эдгара По, кажется, что надвигающиеся стены ежеминутно грозят низвергнуть тебя в страшную пропасть. Привыкнуть можно ко всему, даже самые незавидные условия можно научиться воспринимать спокойно, но только до тех пор, пока тебе не посчастливится хоть разок вырваться из них. Тогда начинаются удручающие сопоставления. Появляется ожесточение. А ведь он должен быть счастлив, что у него есть место, где он может работать, и постель, где он может спать.

Леопольду больше не хочется лежать, он встает, подходит к окну и, опершись о подоконник, глядит на улицу. Видны призрачно темнеющие болотные сосны, далекий лес и полыхающий горизонт; где-то справа зашло солнце, а он в это время сидел внизу, распивая кофе и болтая с Вилге. У него никогда больше не появится возможности увидеть закат этого дня. Каждый следующий будет немного иным. Завтра он станет на день старше, и солнце опустится уже в другом месте. Ничто не будет таким. Миг, быть может, самый удивительный миг, безвозвратно упущен.

Ему грустно. Хорошее это или плохое состояние души?

Он достает из кармана пиджака сигареты и озирается в поисках пепельницы. Конечно же ее нет, но ничего, сгодится и конверт. Приятно покурить в постели, почти не проходит дня, чтобы какой-нибудь подвыпивший курильщик не поджег кровать или дом, но никто не извлекает для себя урока из этого — спьяну залезает в постель и дымит. Только с инфарктом думают о здоровье. Только когда тонут, научаются плавать. И только голодный начинает ценить кусок хлеба. До чего же беспечен по своей натуре человек.

Но Леопольд не пьян, и он может позволить себе это удовольствие — покурить в постели, поглядеть на пламенеющий кончик сигареты, на серо-синее небо за окном и вновь (в очередной раз) прокрутить перед собой этот день. Ему жаль, что он так быстро покинул общество художников. Вероятно, они потом закатились к кому-нибудь в гости продолжать празднество. Надо было непременно остаться и поближе познакомиться со всеми. Не может же он прожить всю жизнь отшельником, и, кроме того, ему порой так хочется с кем-то посоветоваться. У Хельдура свой сложившийся вкус, возможно, его советы и не подвинут Леопольда дальше. А что он сам может дать другим?

Он, например, жаждет дружбы с Веннетом, однако в глубине души надеется иметь от этого выгоду — довольно-таки эгоистично с его стороны, смахивает на сделку… И вообще, интересно, какое он произвел на них на всех впечатление? Немногословный брюзга? Жена Веннета была единственной, с кем он разговаривал.

Неожиданно он снова с ошеломляющей пронзительностью ощущает прижавшееся к нему женское тело, и он растроганно думает о том, как, беседуя с женой Веннета, почувствовал, будто давно знает ее. Он напряженно пытается вспомнить ее лицо, но оно расплывается, ибо Леопольд побоялся открыто смотреть на нее; зато он видит, как она идет к их столику, и непроизвольно его охватывает желание…