Возвращение

Снова поплелся на кухню, закурил, нервно думая о том, что должен поговорить с женой, объяснить, что как-никак он все-таки мужчина, у которого могут быть свои желания, и если жена не хочет мириться с этим, пусть скажет прямо, он найдет себе другую женщину; на улице шел снег, редкие снежинки залетали в форточку, было слышно, как жена вытаскивает из диванного ящика постельное белье.

Подошел к двери комнаты, сказал, что, может, не стоит так рано ложиться спать, вдруг по телевизору будет что-то интересное, но, не получив ответа, начал раздеваться, натянул пижаму, залез под прохладное одеяло и стал наблюдать, как жена, стоя перед зеркалом, мажет лицо кремом. На жене была ночная рубашка, рубашка просвечивала.

Почувствовал рядом с собой тело жены, жена потянулась, слегка задев его плечом; после того, как он погасил лампу, в комнате стало темно, но постепенно глаза привыкли к темноте, и в отблеске падающего из окна света он увидел лицо жены с закрытыми глазами. Он подвинулся, и его пальцы коснулись шелка ночной рубашки; тихо сказал, что они могли бы помириться.

— А по-моему, мы и не ссорились, — пожала плечами жена.

Долгое время лежал молча, было в голосе жены что-то такое — безразличие или пренебрежение, — что побуждало к осторожности, однако желание возобладало над осторожностью, и он решительно привлек к себе жену, сжал ее в своих объятиях. Жена вырвалась.

— Ты дашь мне наконец спать или, по-твоему, мне ложиться на пол! — презрительно бросила она.

Он задохнулся от обиды или волнения, старался понять, как она может быть такой непонятно холодной, словно… Он не мог найти подходящего сравнения, решил, что возьмет жену силой, но продолжал лежать неподвижно, устремив глаза в голубовато светящийся потолок.

Он лежал, уже успокоившись, прислушиваясь к ровному посапыванию жены, но уснуть не мог, пытался думать о чем-то постороннем, мечтал, чтобы в следующей игре баскетбольная команда победила лидера таблицы, представил себе, какой это был бы сюрприз, а если б она выиграла еще пять игр, то попала бы в шестерку сильнейших… Но поскольку сам он в это не верил, мечта показалась ему глупой и бессмысленной. Не желая больше ни о чем думать, он приблизил лицо к лицу жены, коснулся губами ее волос, почувствовал их нежный аромат, попытался найти ответ на вопрос, почему жена после каждой, самой ничтожной ссоры так жестоко мучает его, и тут перед его глазами возникли малоутешительные картины будущего: он делает лишь то, что по нутру жене… Не в силах выйти из тупика, в который неожиданно зашли его мысли, он встал с постели, отправился на кухню, зашел в детскую, наклонился над спящей дочерью, чтобы поправить одеяло, подошел к окну, отдернул штору и выглянул на улицу.

Он стоял босиком у окна детской, глядел на дом напротив — во многих окнах еще горел свет; смотрел на склоненные над письменными столами головы, следил за жизнью тех, кто еще не спал, внезапно заметил молодую женщину, она раздевалась, открыл балконную дверь, чтобы разглядеть женщину получше, порыв ветра швырнул ему в лицо снег, и он, боясь простудить ребенка, выскользнул на балкон и закрыл за собой дверь; вид раздевавшейся женщины взволновал его, и горячая волна разлилась по телу; он ступил на самый край балкона, но все равно женщина оказалась наполовину скрытой от него, и, желая, лишь на миг увидеть ее, мужчина раскинул руки и взлетел.

НОЧЬЮ В ДОМЕ

Перевод Елены Каллонен

— Опомнись, что ты говоришь, — сказали ему мать и тетя, когда он с испуганным лицом и зажмуренными от внезапно яркого света глазами вбежал в столовую. Дрожащим голосом, готовый вот-вот расплакаться, он попытался объяснить им, но его стали успокаивать, дескать, ему приснился плохой сон.

— Нет, это был не сон, — закричал он, но крик замер на груди у матери, мальчик ощутил нежный запах и мягкую ткань у своего лица, его ласково погладили по голове, и на какое-то время он позабыл свой испуг, но когда услышал требовательный голос тети: «А теперь, будь добр, ложись в постель, — его снова охватил страх. Он умоляюще взглянул на тетю, но увидел лишь неподвижное лицо, холодный взгляд, руку, которая быстро вращала ложкой в стакане — казалось, ложка норовит догнать разбегающиеся вишни. — Ты уже большой мальчик», — спокойно добавила тетя и положила ложку на блюдце; руки матери, бережно обнимавшие его, разжались, а затем безжизненно повисли, вишенки все еще кружились, словно догоняя друг друга, пока не замерли на дне стакана.

Он повернулся и медленно побрел к двери, разглядывая щели в полу, остановился, сделал еще несколько шагов, за спиной не раздалось ни звука; он подумал, что, не явись сегодня тетя, мать пошла бы сейчас вместе с ним, он чувствовал бы в своей руке ее руку, мать присела бы на край кровати и, может, даже заснула рядом с ним.

— Когда придет отец? — поспешно, чтобы не всхлипнуть, спросил он.

— У отца дела, он придет позже, а ты иди теперь спать и постарайся думать о чем-нибудь хорошем, — сказала мать.