Возвращение

Мерле вспомнилось, как однажды весной отец имел с ней долгую беседу. Мама ушла на день рождения, а отец сидел у себя в кабинете за пишущей машинкой, и на столе у него стояла бутылка водки. Мерле вошла к нему, хотела о чем-то спросить, заметила бутылку и подумала, что все ссоры каким-то образом связаны с водкой, ей стало очень грустно, но затем, увидев, что и отец грустный, она спросила, почему люди пьют, если из-за этой водки одни неприятности. Отец долго смотрел на нее, затем сказал: «Послушай, ты уже большая девочка, с тобой можно обо всем говорить». Мерле уже не помнила, о чем шел разговор, вернее, она многого и не поняла, помнила лишь, что всей душой сочувствовала отцу и хотела помочь ему, в конце концов расплакалась, и тогда уже не она, а отец стал утешать ее.

Отец сказал, что она уже большая девочка, и Мерле подумала, что они могут отлично обходиться сами; решила, что пойдет спать, и легла, но сон никак не шел. В деревне прямо под окном росла ель, и сквозь ветки в комнату светила луна, а из их окна ничего не было видно. Внезапно ей вспомнилось, как однажды утром перед магазином столкнулись две машины, асфальт был красный, всюду валялись осколки стекла, и продавец метлой сгребал их. Красное — это была кровь. Говорили, будто трое разбились насмерть и что виноват пьяный водитель. На асфальте еще долго оставалась кровь.

Перед глазами Мерле все время стояла эта картина. Ей хотелось думать о чем-то другом, но страх, что с отцом произошло несчастье, не оставлял ее. Правда, отец всегда очень осторожно переходил улицу, с ним можно было не бояться, он крепко держал тебя за руку и ничего плохого никогда не случалось…

В комнате было уже светло, но небо оставалось серым от туч. Мерле долго лежала неподвижно, всей душой желая, чтобы отец был уже дома. В конце концов она встала и с каким-то сжимающим сердце страхом пошла взглянуть, не вернулся ли он. В окно барабанил дождь.

— Вставай-ка, будем завтракать, — стала она будить Ливию. Сестра протерла глаза, посмотрела на Мерле с таким видом, будто уже давно не спит, и спросила, дома ли отец. — Он должен был очень рано уйти, — сказала Мерле и принялась искать в шкафу теплые вещи для Ливии, потому что на улице разыгралась непогода и в доме было пронизывающе холодно.

В обед зазвонил телефон. Мерле как раз собиралась пойти в магазин и уже набила две сумки банками и бутылками, когда услышала звонок. Наверное, отец, подумала она. В спешке Мерле чуть не опрокинула телефон. «Ну, как вам там жилось в деревне?» — раздался в трубке голос бабушки. Чтобы скрыть свое разочарование, Мерле стала торопливо рассказывать, как они ездили на лошади, как ходили на лодке в море, как загорали. А потом бабушка захотела поговорить с отцом. «Он ушел утром в город», — наврала Мерле, желая одного — поскорее закончить разговор. «Я, наверное, загляну сегодня к вам, посмотрю, как вы загорели», — сказала бабушка.

Не переставая хлестал дождь, асфальт и одежда на людях намокли и блестели. Отец даже плащ не взял, подумала Мерле, но, возможно, он где-то пережидает дождь. По серому небу неслись низкие темные тучи. Мерле сдала бутылки и получила два рубля тридцать копеек.

Беря в магазине корзинку, она вдруг ощутила странную беспомощность, словно ее вызвали отвечать урок, а она не знает; но вдруг на всех выставленных в магазине продуктах будет стоять цена — Мерле надо купить что-то из еды, а денег, кроме тех, которые она выручила за бутылки, у нее нет. Обычно отец или мать говорили, что надо купить, составляли целый список, и в кошельке лежали приготовленные на это деньги. Мерле посмотрела на цены и стала подсчитывать. Хотела взять пельмени, но мысленно увидела, как Ливия снимает с пельменей тесто, а мясо оставляет — она же так не наестся, подумала Мерле, обошла магазин и в конце концов решила, что если сестра голодная, то съест все, и положила коробку пельменей в корзинку, и когда оказалось, что денег у нее хватило на все, Мерле испытала даже нечто вроде гордости.

— Послушай, Ливия, к нам, наверное, придет бабушка, — сказала Мерле, когда после еды они убирали со стола, — я думаю, не стоит говорить ей, что папа вчера вернулся поздно, она начнет беспокоиться и… — Мерле не знала, что сказать дальше, но ей казалось, что бабушка не должна ничего заподозрить; потому что тогда она скажет матери и опять наступят эти ужасные дни.

— Так я не скажу, — протянула Ливия и как-то странно посмотрела на сестру.

— А теперь хорошие дети получат конфетку, — тем же тоном, каким порой говорила мать, сказала Мерле и вытащила кулек с конфетами, который до еды припрятала от Ливии.