Возвращение

Дождь полил сильнее, и мы начали терять терпение. Зеелиг не возвращался. Наконец мы извлекли Людвига Брайера из-под его шинелей. Тихим голосом он прочитал «Отче наш».

Мы подавали мертвецов к могиле. Вайль помогал поднимать их. Я видел, как он дрожал.

— Вы будете отомщены, вы будете отомщены… — шептал он почти беззвучно.

Я посмотрел на него с удивлением.

— Что с тобой? — спросил я его. — Не первых же ты хоронишь. Этак тебе за многих придется мстить.

Он замолчал.

Когда мы уложили первые ряды, Юпп и Валентин приволокли в плащ-палатке еще кого-то.

— Этот жив, — сказал Юпп и открыл лицо раненого.

Козоле взглянул на него.

— Долго не протянет, — определил он. — Подождем, пока кончится.

Человек на плащ-палатке прерывисто дышал. При каждом вздохе по подбородку стекала кровь.

— Может быть, отнести его? — спросил Юпп.

— Тогда он сразу же умрет, — сказал Альберт, указывая на кровь.

Мы уложили раненого в стороне. Макс Вайль остался при нем, а мы снова взялись за работу. Теперь мне помогал Валентин. Мы опустили Глазера.

— Ах, бедняга, жена у него, жена… — бормотал Валентин.

— Осторожней: следующий Шредер! — крикнул Юпп, опуская плащ-палатку.

— Заткнись! — цыкнул на него Брегер.

Козоле еще держал труп в руках.

— Кто? — спросил он, не понимая.

— Шредер, — повторил Юпп, полагая, что Фердинанд уже все знает.

— Чего ты мелешь, дурак? Шредер в плену! — рассвирепел Козоле.

— Нет, это правда, Фердинанд, — подтвердил Альберт Троске, стоявший рядом.

Мы затаили дыхание. Не говоря ни слова, Козоле вернул нам Шредера наверх и сам полез вслед. Карманным фонарем он осветил тело. Низко-низко наклонясь над остатками лица, он искал знакомые черты.

— Слава богу, что фельдфебель убрался, — шепнул Карл.

Мы так и застыли. Козоле выпрямился.

— Лопату! — бросил он.

Я подал ему лопату. Мы ждали нападения, ждали убийства. Но Козоле начал копать. Он рыл для Шредера отдельную могилу и никого не подпускал к ней. Он сам опустил в нее тело друга. О Зеелиге он в ту минуту не думал: слишком велико было потрясение.

На рассвете обе могилы были готовы. Тем временем скончался раненый, и мы положили его рядом с другими. Утрамбовав землю, поставили кресты. Козоле взял один крест для могилы Шредера, написал чернильным карандашом на нем имя покойного и на крест надел шлем.

Подошел Людвиг. Мы обнажили головы. Он вторично прочитал «Отче наш». Альберт, бледный, стоял рядом с ним. Альберт с Шредером сидели в школе за одной партой. Но страшнее всех казался Козоле: лицо его совершенно посерело и вытянулось. Он не произносил ни звука.

Мы постояли немного. Дождь все лил. Нам принесли кофе. Мы уселись и начали есть.

Утром из близлежащего окопа вдруг выполз Зеелиг. Мы полагали, что он давным-давно куда-нибудь убрался. На добрый километр от него разило ромом. Только теперь он собрался к могиле. Увидев его, Козоле взвыл. К счастью, Вилли оказался неподалеку. Он бросился к Фердинанду и обеими руками обхватил его. Но этого было недостаточно, и нам пришлось вчетвером изо всех сил держать Фердинанда, готового вырваться и задушить фельдфебеля. Целый час мы боролись с Козоле, пока, наконец, он не образумился, поняв, что погубил бы себя, поддавшись своему порыву. Но он поклялся над могилой Шредера, что рано или поздно он с Зеелигом рассчитается.

И вот Зеелиг стоит за стойкой, а Козоле сидит в пяти метрах от него, и оба уже больше не солдаты.

Снова заиграл оркестрион, в третий раз гремит марш из «Веселой вдовы».

— Хозяин, давай еще по рюмке на всех! — кричит Тьяден, и свиные глазки его искрятся.

— Сию минуту, — откликается Зеелиг и подает нам водку. — Ваше здоровье, друзья!

Козоле взглядывает на него из-под нахмуренных бровей.

— Ты нам не друг! — фыркает он.

Зеелиг сует бутылку под мышку.

— Ну что ж, не надо, — отвечает он и возвращается к себе за стойку.

Валентин залпом опрокидывает рюмку.

— Пей, Фердинанд! Истина в вине! — говорит он.

Вилли заказывает еще одну круговую. Тьяден уже наполовину пьян.

— Ну что, Зеелиг, старый ты паук ротный, теперь уж тебе нас не упечь! — горланит он. — Выпей-ка с нами. — И он хлопает своего прежнего начальника по спине, да так, что тот чуть не захлебывается водкой. Год тому назад Тьяден попал бы за такую штуку под военно-полевой суд или в сумасшедший дом.

Покачивая головой, Козоле переводит взгляд от стойки к своей рюмке и снова к стойке, на толстого услужливого человека у пивных кранов.

— Послушай, Эрнст, я его совсем не узнаю. Какой-то другой человек, — говорит он мне.

Мне тоже так кажется. Я тоже не узнаю его. В моем представлении он так сросся с военной формой и своей непременной записной книжкой, что я с трудом мог бы вообразить его себе в рубашке, а тем паче хозяином пивной. Теперь он пьет с нами за компанию и позволяет тому самому Тьядену, на которого он на фронте обращал внимания не больше, чем на вошь, хлопать себя по плечу и тыкать. Мир чертовски переменился!

Вилли, подбадривая Козоле, толкает его в бок:

— Ну?