Возвращение

– Нет, – ответил Мюнстер. – Мы решили приберечь эту информацию, чтобы быть уверенными, когда появится правильная версия, но кажется, она частично просочилась к журналистам.

Ван Вейтерен немного призадумался.

– Должно быть, парень был чертовски одинок. Невероятно одинок.

– Я читал… Случается, мертвые лежат по два-три года, и никто о них не спохватывается, – поведал Мюнстер.

Ван Вейтерен мрачно кивнул. Подозвал официантку и заказал еще два пива.

– Я не уверен, что буду… – попытался возразить Мюнстер.

– Я угощаю, – пояснил комиссар, и на этом вопрос был закрыт. – А ты вообще уверен, что о нем кто-нибудь где-нибудь заявлял как о пропавшем без вести?

Мюнстер задумчиво смотрел в окно и слегка медлил с ответом.

– Не уверен. Я тоже об этом подумал, и мне, правда, кажется, что никто и нигде.

– Конечно, это может быть и иностранец, – предположил Ван Вейтерен. – Границы сейчас настолько открыты, что кто угодно может въехать с трупом в багажнике.

Мюнстер кивнул.

– Что собираетесь делать дальше?

Мюнстер пожал плечами:

– Наверное, приостановим дело. Роот уже занят другим. Хиллер хочет, чтобы я с завтрашнего дня вошел в группу Рейнхарта. Вероятно, телу придется полежать пока в холодильнике и подождать подходящего случая.

Ван Вейтерен одобрительно кивнул.

– Правильно, интендант, – согласился он, поднимая бокал. – Чертовски правильно сформулировано! Полежать в холодильнике до подходящего случая – кто может предположить, что после его смерти все будет именно так? Наверное, и он сам не думал не гадал. В любом случае выпьем.

– Выпьем, – отозвался Мюнстер.

– А у комиссара есть какие-нибудь предложения? – спросил он уже по дороге к выходу.

Ван Вейтерен почесал в затылке:

– Нет. Ты сам сказал: надо набраться терпения. Куры не несут яйца быстрее, если стоять у них над душой.

– Откуда такие сравнения?

– Сам не знаю, – ответил довольный Ван Вейтерен. – У нас, поэтов, всегда так. Само приходит.

9

На первое сообщение она не среагировала. То есть на несколько строк в вечерней газете, которые она прочла в такси по дороге из аэропорта. Это мог быть кто угодно.

Потом она заволновалась. Распаковав багаж и приняв свои две таблетки, она взялась за стопку ежедневных газет, аккуратно сложенных горничной на столе.

Она устроилась у камина в кресле в стиле бидермейер и начала изучать их одну за другой – тут и появились дурные предчувствия. Конечно, наверняка все это не больше чем фантазия, навязчивая идея или что-то в этом роде, вызванное угрызениями совести. Этим смутным чувством вины, которое хоть и не имело на то права, но постоянно ее преследовало… в той или иной степени… и никогда не оставляло в покое. Она хотела бы от него избавиться. Чтобы оно решило смилостивиться и раз и навсегда оставить ее. Раз и навсегда.

Но, конечно, этого не происходило.

Она вышла на кухню. Налила еще одну чашку чая, забрала часть газет с собой в спальню и стала изучать их более тщательно. Читала, лежа под одеялом, в то время как мысли уносились в далекое прошлое, вспоминались даты и события. Когда сгустились сумерки, она вздремнула, но быстро проснулась, увидев во сне его лицо.

Его лицо без всякого выражения, с этими непостижимыми глазами.

Она протянула руку и зажгла лампу.

Неужели это он?

Она посмотрела на часы. Полседьмого. В любом случае, садиться сегодня вечером в машину уже поздно. Она, как всегда, устала от перелета. Никто не требует заниматься этим немедленно, но понятно, что это не то, что можно замести под ковер и там оставить. Есть вещи, которых не обойти. Есть обязанности.

Она приняла душ и пару часов смотрела телевизор. Позвонила Лизен и сообщила, что вернулась домой, ни словом не обмолвившись о своих опасениях. Естественно, нет. Лизен относилась к тем, кто не знает. У нее никогда не было причин ей рассказывать.

Никаких веских причин.

В новостях не сказали ни слова. Ничего странного – прошло уже больше двух недель, и появились более важные вещи, о которых можно поведать гражданам. Вероятно, люди уже начали забывать эту историю, и она почувствовала, что без ее вмешательства скоро все совсем забудется и канет в Лету.

Забудется и канет в Лету. Разве это не одно и то же?

Забудется и канет в Лету.

Она беспокойно вздохнула. Разве не проще оставить все как есть? К чему снова копаться в прошлом? Сколько боли это принесет? Неужели он никогда не прекратит ее преследовать, как… как… как это теперь называют? Полтергейст? Что-то в этом роде.

Но оставалось смутное, загнанное глубоко внутрь и, тем не менее, назойливое чувство вины. Именно оно не давало покоя. Удастся ли от него избавиться, оставшись в стороне и в этот раз? Хороший вопрос, без сомнения.

При самом оптимистичном прогнозе ей осталось жить еще лет десять – двенадцать, рано или поздно придется оказаться там.

То есть предстать перед Создателем. И тогда совесть должна быть чиста.

Конечно. Она со вздохом встала и выключила телевизор. Об этом нужно хорошо подумать.

К тому же на самом деле ничего, ну ничегошеньки не говорит о том, что это действительно он. Ни малейшего факта.

Наверняка это просто нервы.