Возвращение

Не в том была причина. Не хотела она вносить печаль в чужой дом и не готова была делить горесть с незнакомыми людьми. Она потеряла все. Хоть что-то пыталась сохранить для себя. Пусть даже это скорбь. Несколько минут мало что изменят. Напротив, войти позже – значило привлечь больше внимания. Так она потянулась за Герасимом, прикрываясь за его широкой и высокой спиной.

С их появлением люди притихли, стараясь по возможности не смотреть на горестную гостью. Герасим пошептался с девушкой лет восемнадцати, и та подошла к Даше. Должно быть, это и есть Надя.

– Садись к столу, соберу чего поесть.

– Я не могу кушать.

– В этот дом можно войти голодной. Но выйти голодной нельзя и спать нельзя лечь голодной. Это правило. Ты не хочешь нарушить его. Дед того не заслуживает, – тихо сказала Надя.

Не дожидаясь Дашиного ответа, она торопливо отошла, но скоро вернулась с кружкой воды. Ростом она была с Дашу, но широка в плечах, говорила чуть хрипловатым голосом.

Даша села на скамейку, стараясь оставаться неподвижной, не видеть и не слышать людей в горнице. Она тихо вспоминала день с раннего утра и с удивлением осознала, что за весь день ни одна слеза не выпала из ее глаз.

Люди вокруг посматривали на нее, но попытки приблизиться никто не предпринимал. Скоро Надя вернулась с миской парящей картошки с запахом сала и чеснока, но кусочки сала были тщательно выбраны. Дед Герасим продумал и эту мелочь.

– Спасибо Надя, прости, что не уважила.

– Ерунда. Не бери в душу. Думай о своем. Все остальное чужое.

Женщина постарше принесла темно-бордовый чай со сладковато-горьким миндальным запахом, примесью аромата трав, цветов и наливки. Даша пригубила. Чай обжигал, и она стала ожидать, когда тот остынет.

– Надо пить горячим, – Надя придвинула чай. – Пей. Полегчает.

– Не хочу полегче. Я его не уберегла. За что мне полегче? – приготовилась сказать что-то еще, но замолчала, испугавшись собственного незнакомого голоса.

– Пей, – попросила Надя.

Обжигая рот, Даша начала послушно пить. Она учувствовала в ожогах удовлетворение, облегчение и начала с жадностью вливать в себя обжигающую жидкость. Надя схватила ее за руку.

– Не так, – отодвинув чай в сторону, она принесла маленькую оловянную ложечку. – Пей с неё.

Надя придвинулась к Даше, готовая удержать ее руку, если та опять вздумает обжечь себя. Лишь только Даша проглотила последнюю ложку, Надя повела ее в глубину избы в закуток, отгороженный занавеской. За ней прятался полумрак. Свежий прохладный воздух, неясно каким образом, то ли через форточку, то ли отверстие в крыше или невидимое окно, просачивался в сжатый и одновременно легкий для дыхания уголок. В изголовье деревянного настила свернулся тюфячок. Надя аккуратно раскатала его, медленно усадила Дашу, присела рядом так, что их руки касались, после недолгого молчания взяла Дашину руку, прижала к груди и из ее глаз брызнули слезы.

– Дай мне за тебя поплакать.

– Это я нарядила его в белую рубашечку. Я посадила на обочине, чтобы все вокруг, и они тоже, могли хорошо видеть его. Это я превратила его в мишень.

– Не твоя это вина. Ты не имеешь права. Когда ты произносишь такие слова, ты этих гадов защищаешь, и бог может услышать и не накажет их, как они того заслуживают.

Даша обняла Надю и с отчаянием и облегчением завыла.

***

Рома сидел на качелях, подвешенных на гирляндах цветов, уходящих в высокое небо, чудилось, прямо к облакам. На нем длинная белоснежная туника, в волосах венок, а в голубых глазах, еще более поголубевших, чем обычно, спокойствие и удовлетворение. Все остальное белым-бело, только его глаза и гирлянды цветов множества оттенков. «Как замечательно, что я нашла тебя. Я боялась, мы никогда уже не увидимся», – произнесла она с облегчением, но он слышал не ее, а приближающиеся детские голоса.

Стайка девочек тринадцати-четырнадцати лет в белых коротких туниках, с такими же белыми венками на голове окружили Рому и со смехом игриво начали тянуть каждая к себе.

«Меня звать Ямина – иди ко мне», «Нет, он пойдет к Ямурине», «А я Ямовина, посмотри на меня, я тебе нравлюсь?» «Ему нравится Ямка», «Нет, он мой, Ямочкин», «Все вы глупые и ничего не понимаете, Рома любит только Яминку», «Пока не увидел Ямишку»… И все разом звонко засмеялись и начали кружить хоровод вокруг Ромы. Неожиданно девочки испуганно замолкли и понуро пригнулись к земле. «Позабавились? Рома пойдет с Ямариной», – хрипловатым голосом строго произнесла девушка постарше и начала трясти Дашу за плечо.

– Вставай. Тебе пора. Через два часа должен пройти товарный на Харьков. Когда будет следующий и будет ли вообще неизвестно, ты должна успеть на этот. Торопись.

Надя держала мешок с лямками и Дашино платье, постиранное и просушенное.

– Это тебе. В мешке немного еды, платок и адрес. Определишься на месте, напиши. Там еще наливка и чай на ночь. Только не пей наливку среди случайных людей, беда будет.

– Сколько сейчас?