Возвращение

– Самым жестоким серийным убийцей в истории Бауэра. Единственным серийным убийцей в истории Бауэра. С девятьсот десятого по девятьсот тридцать пятый год он убил шестнадцать бродяг. Тогда это был шахтерский город, и большое количество рабочих приезжали и уезжали, особенно во времена Великой депрессии. Каждые пару лет прадед выбирал молодого человека, не имевшего семьи, выпивал с ним, уводил за лесной склад и убивал. Разрубал тело на мелкие кусочки и смешивал с цементом или другим материалом, с которым работал. В то время его самым большим проектом были городские тротуары, и большая часть тел попала именно в них. Все раскрылось только после его смерти, когда мой двоюродный дед Хорас обнаружил на лесопилке последнюю жертву – часть тела уже была смешана с раствором, остальное лежало на земле. О других жертвах узнали потому, что прадед записывал убийства в гроссбух, вместе с материалами и расходами. Имен не было; он только описывал жертвы и указывал, куда отправились фрагменты тел.

Мелани смотрела на тротуар, избегая встречаться с ним взглядом; голос ее был тихим и непривычно глухим.

– Все в городе знают эту историю. И знают, что я его правнучка. Они милы со мной, у меня есть друзья, я участвую в общественной жизни… Но в качестве невесты не котируюсь. Мужчины Бауэра не толпятся у моего порога. В глубине души они опасаются, что гены серийного убийцы, моего предка, могли передаться мне, – она печально улыбнулась. – Мужчинам неприятно думать об этом во время свидания. Так что, отвечая на ваш вопрос, – я ни с кем не встречаюсь.

– Надо же, – Глен растерялся. Как нужно на такое реагировать? – Надо же, – повторил он, ошеломленно качая головой.

– Теперь я кажусь вам совсем другой, да?

Глен удивленно посмотрел на нее.

– Нет.

Он не лукавил. Откровение Мелани было шокирующим, но Глен нисколько не изменил свое мнение о ней. Что было, то быльем поросло – тем более что все случилось за несколько десятилетий до ее рождения. А вот он почти ничего не знает о своих предках. Они ведь вполне могли пытать людей во времена Инквизиции, а по приезде в Америку убивать индейцев и линчевать негров.

– Я не собиралась вам этого рассказывать, – тихо сказала Мелани. – По крайней мере, пока. Никто не знает, даже Эл.

– Буду нем как рыба.

– Мне почему-то показалось, что вы должны это знать.

Интересно, что она имеет в виду, подумал Глен.

– Понимаете, прошлое не умирает. Оно все время с нами. Грехи отцов и все такое, – она снова опустила взгляд, разглядывая надпись на цементе. – Иногда я думаю, что именно поэтому преподаю историю, а летом нанимаюсь к археологам. Может быть, я просто пытаюсь понять, почему мы – рабы прошлого.

Глен покачал головой.

– Возможно, это справедливо для маленького города, но не для большого и греховного. Я знаком с людьми, которые три или четыре раза полностью меняли свою жизнь. И им не пришлось отвечать даже за свои прошлые поступки, не говоря уже о поступках других.

– Мне бы тоже этого хотелось – начать все заново в таком месте, где меня никто не знает.

– В чем же дело?

– Я здесь живу.

– И что?

– У меня здесь работа, родители… Я просто… не могу.

Глен вспомнил мать, вспомнил свою собственную жизнь.

– Но вы уезжаете каждое лето…

Мелани рассмеялась.

– Не буду спорить, это дает мне ощущение свободы.

– Почему бы не уехать навсегда? Знаете, до смерти матери я и сам жил не так, как хотел.

– В этом все и дело: ваша мать умерла. В противном случае вы не уехали бы. Не бросили бы работу. Не оказались бы тут.

– Нет, – признался он. – Но мне давно следовало это сделать. И вам тоже. Не обязательно уезжать далеко. Например, в Спрингервилл. Или в Рандалл. Там вы можете работать в школе, жить своей жизнью среди людей, ничего не знающих о вашем происхождении; сможете понять, кто вы и что хотите, и в то же время быть рядом с родителями, иногда возвращаться в родной город, навещать их по выходным, если захотите…

– Звучит заманчиво.

– Вам ничего не мешает.

– Я подумаю, – Мелани улыбнулась, и в ее улыбке Глен прочел благодарность. Если б он был увереннее в себе, если б знал ее дольше, если б был другим человеком, то обнял бы ее. Момент, похоже, самый подходящий. Но Глен лишь улыбнулся в ответ, и они снова медленно пошли по улице.

Он обнаружил, что пытается представить, каким Мелани была ребенком, подростком. Они примерно одного возраста, и ему стало интересно, подружились ли бы они, если б встретились тогда: может, дружили бы в старших классах школы, ходили на танцы, потом на свидания, потом поженились бы и завели детей… И жизнь была бы лучше той, которая у него теперь?

Они молча шли по улице. Долгая пауза в разговоре на этот раз была вызвана неловкостью. Глен заглянул в большое окно аккуратного дома. В гостиной горел свет, хотя солнце еще не зашло. На диване сидели мальчик и девочка и смотрели телевизор. Их мать, устроившись в мягком кресле, читала журнал. Глен снова повернулся к Мелани.

– Послушайте, – решился Глен, – я могу вас как-нибудь пригласить на свидание?

– А у нас разве не свидание?

Он нервно покашлял.

– Не знаю. Свидание?