Возвращение

Пришла пора уезжать в школу, и Джек преподнес мне подарок, обернутый в несколько слоев отсыревшей газеты. Это был синий автоматический карандаш с таким ломким грифелем, что он вышел из строя, едва я стала писать. Я потом отдала его монахине, которая собирала пожертвования для африканских детей. Через неделю пришло письмо от Джека, и так как наши письма просматривались, монахиня спросила меня, кем приходится мне этот господин.

— Дядей, сестра, — сказала я и сама удивилась, до чего, оказывается, легко врать.

Сгустились сумерки, но нам не разрешалось зажигать свет до определенного времени, так что письма приходилось читать в полутьме. Я подошла к окну и, отодвинув горшок с клещевиной, прочла пространное послание Джека.

Уповаю, что ты в добром здравии и со всем прилежанием приступила к занятиям. Было бы прелюбопытно, если бы оказалось, что ты, подобно мне, всем предметам предпочитаешь геометрию. Троекратное ура Пифагору! Твои мама и папа пребывают в добром здравии; мы, как водится, толкуем о делах мирских, и твои живые, меткие замечания весьма украсили бы наши беседы.

Виноторговля моя процветает, и не дальше чем на прошлой неделе некий господин приехал из Северной Ирландии, дабы отведать одну из моих наливок, которую он вслед за тем приобрел. Наливка эта — изделие вашего покорного слуги. Дары наших оврагов — ревень, бузина и пастернак — придают ей букет неслыханной тонкости.

(Но я понимала, что изготовил эту наливку не кто иной, как акушерка.)

Я по-прежнему слагаю стихи, освежаю в памяти Свифта и Голдсмита; мало того, бродя шумными ли улицами, пустынными ли проселками, веду с ними беседы. Придет день, и имя Холланд будет преславно, если не в поэзии, так в виноделии. Погода к нам милосердна, хотя вчера лил дождь и мне пришлось предпринять меры предосторожности.

(Я представила, как сквозь прохудившуюся крышу льет дождь, а Джек расставляет в коридоре тазы и застилает полотенцами пол в лавке.)

Присовокупляю небольшой сюрприз, дабы пополнить твой бюджет. Не допускай, чтобы добрые сестры сделали из тебя истовую богомолку. И помни, что ты обещала своему другу Джеку.

Я глазам своим не поверила, когда увидела вложенный в письмо перевод на пять шиллингов. Но и мятая бумага, и жирный шрифт убеждали, что Джек и впрямь послал мне деньги, вот только почему, этого мне было не понять.

Я приехала домой на рождественские каникулы ярким звездным вечером, сошла с автобуса и пошла полем. С каким упоением я вновь окунулась в темноту, вдохнула запах мокрой травы и прелых поганок. Собаки прыгали вокруг меня, лизали мое лицо, бесновались от радости. Мама стояла на пороге, готовясь заключить меня в объятья, рядом высился Джек. Глупо осклабясь, он стиснул мою руку, больно прижав пальцы к кольцу. Лидия, моя новая подружка, дала мне поносить свое кольцо с печаткой, чтобы я не забывала ее.

Мама накрыла стол в комнате, где мы обычно завтракали, и чего тут только не было: и пирожки с мясом, и пирожки с изюмом, и апельсиновый торт с глазурью. В камине жарко горел торф, языки пламени переливались всеми цветами радуги. Стоило мне вдохнуть этот запах, от которого за столько месяцев я успела отвыкнуть, как я с особой остротой ощутила, насколько недостает тепла и естественности нашей жизни в монастыре.

— А ваш покорный слуга заделался антикваром, — сообщил мне Джек.

— Да ну? — не нашлась я с ответом.

— Так вот, пошел я в прошлую страду по грибы, а нашел брошку, и не какую-нибудь, а единственную в своем роде. Но предупреждаю — никому ни слова, потому что местные озорники кинутся мне подражать. Брошь бронзовая. Мне удалось заинтересовать ею кое-кого из авторитетных специалистов в Дублине, и они сразу после нового года собираются приехать посмотреть ее.

Мама подмигнула мне:

— Отнеси свечку наверх, нам надо достать тебе подушку — я хочу ее проветрить.