Возвращение

— Сейчас Сергей Давыдович отведет тебя к тем, кто занимается составлением сборника, — сказал мне редактор. — У них есть замечания по тексту и варианты замены. Посмотрите вместе. Твоя повесть идет первой, поэтому и сборник назовем по ней. Повестей там больше не будет, одни рассказы. Иди, а я пока поговорю с твоей мамой.

От любителей править текст я отбивался минут сорок. Из семи проблемных мест пять мне удалось отстоять, в двух ввели правку. Потом меня отвели в большую комнату, где мать угощали чаем с печением. Я тоже попил чай, и мы пошли в гардероб.

— О чем вы говорили с редактором? — спросил я, когда мы под мелким и противным дождем шли к автобусной остановке.

— У них есть план по молодым авторам, — пояснила мама. — А тебя они, как он выразился, хотят раскрутить. Он уже при мне звонил в комитет комсомола.

— В какой комитет? — растерялся я.

— В центральный, — объяснила она. — В отдел пропаганды. Таких молодых авторов, пишущих серьезные вещи, у них нет. Он сказал, что ты для них находка. Но там кого-то не было, а я сказала, что мы не будем долго ждать. Все равно тебя будут вызывать на всякие мероприятия, там и поговорите.

Охренеть! Написал, называется, повесть!

— А ты что, не могла сразу отказаться? — набросился я на маму. — Я учусь и не хочу пропускать уроки ради ерунды! Ты же знаешь, что мне постоянно не хватает времени!

— Немного ужмешься! — сказала она. — Такие связи лишними не будут, да и не станут они тебя часто дергать. Ты со своей повестью очень удачно попал. У них этот сборник рассказов уже полгода на рассмотрении из-за того, что на полноценную книгу не хватало объема.

— А мною заполняют перерыв! — запел я. — Арлекино…

— Замолчи немедленно! — дернула меня за пальто мама. — Люди оглядываются! Что-то ты, Геник, совсем не знаешь границ! Как ты с редактором разговаривал? Я думала, они нас выгонят из редакции!

— Лучше бы выгнали! — мрачно сказал я. — Как ты не можешь понять, что я не хочу известности!

— Не могу, — честно призналась она. — Ну что плохого, если тебя покажут по телевидению?

— Что, он и об этом говорил? — с ужасом спросил я.

— Нет, не говорил, но я думаю…

— Мама, давай прекратим говорить на эту тему. Мне и так уже в школе не хочется появляться из-за этой известности! Кто-то прыгает вокруг в щенячьем восторге, кто-то завидует. А я хочу просто жить и дружить с ребятами, как все остальные!

— Мы все равно скоро отсюда уедем.

Утешила, называется.

— Я не хочу отсюда уезжать, — признался я.

— Это из-за Лены? — спросила мама.

— Это из-за многого. А Лена – это уже пройденный этап.

— И давно ты его прошел?

— Я ей не был нужен раньше, не нужен и теперь со всеми своими достоинствами. Сейчас я дружу с Люсей. Сегодня даже парту поменял.

— Парта – это серьезно, — сказала мама. — Люся Черезова? Умная девочка и славная. Только вы еще слишком молоды, а скоро вообще разъедетесь.

— Зря смеешься, — сказал я. — Я с Ленкой четыре года рядом просидел. И отрывать мне ее от сердца было больно. И найди хоть одного подростка в четырнадцать лет, который не считал бы себя взрослым. Я себя им считал с тринадцати. И уезжаем мы не в Америку. Люся, знаешь, что мне сказала? Только, говорит, позови, и я приеду!

— Это серьезно, — забеспокоилась мама. — Такими словами не бросаются. Я надеюсь на твое благоразумие. Если допустите лишнее, можете испортить себе всю жизнь. Дружите, переписывайтесь, вам никто не будет мешать. Сохраните чувство – пусть приезжает. Все равно, когда придет время, жену ты себе будешь выбирать сам. Почему не она?

Подъехал нужный троллейбус, и мы прервали разговор. В вагоне было достаточно много народа, поэтому мы и там не разговаривали, занятые каждый своими мыслями. Разговор возобновился, когда мы сошли с поезда, перешли железнодорожные пути и по лесной дороге направились в городок. По этой же дороге прошло еще несколько людей, но мы не спешили и всех пропустили вперед.

— Скажи, чего ты добиваешься? — неожиданно спросила мама. — Ты стал отличником, занимаешься спортом, музыкой… Я, конечно, рада, но ты так изменился во всем, что я перестала тебя понимать. Только внешне ты оставался прежним, а сейчас меняется и внешность. У тебя уже такие мышцы, каких не было у твоего отца, если сделать поправку на возраст. Даже голос после этой твоей йоги начал меняться.

— Разве это плохо? — спросил я. — Вспомни, каким я был еще совсем недавно!

— То был мой ребенок, — сказала она, вздохнув. — И я знала все, чем ты жил, знала, чего от тебя можно ожидать. А теперь ты живешь своей жизнью и нас с отцом в нее не пускаешь. И это очень обидно. Все дети рано или поздно отдаляются от родителей, но не в четырнадцать же лет!

— Я по-прежнему люблю вас с папой! — сказал я, обнимая ее за плечи. — И во многом я остался прежним. Есть один секрет, но о нем вы тоже узнаете, я папе это уже обещал. Я из-за него еще не хочу лишней известности. Нет, выспрашивать не стоит, пока все равно не скажу. Могут же у человека быть хоть какие-то секреты?

— Чем сейчас думаешь заниматься?

— Чем обычно, только сначала сбегаю к Сергею узнать, что задали на дом.