Боевые задачи под них генштабом разрабатывались, но Анна браковала одну за другой. Нельзя посылать мегов на диверсионную операцию в другой улей, успех ноль процентов. Но сам Егор рвался в бой.
— Бестужев систему обманул, — доказывал он каждый раз Лазаревой и всей команде. — Я понял, как он это сделал, я же был здесь с ним!
Спецов прекрасно помнил что майор делал в улье, как прослушивал все каналы связи, перехватывал приказы. Система не запрещала этого.
— Система этого не запрещала, потому что Бестужев был Бета-мегом! — возражала Анна. — Старшим офицером. А ты солдат. Твоему БПУ по умолчанию не разрешено прослушивать офицеров.
— Но мне это и не потребуется, — упирался Егор. — Нужно только попасть в улей.
— Нет, нужно подойти к Альфе. Солдату этого сделать не позволят. Бестужев получил статус Бета-1 — высший доступ к телу. Ты до него никак не дойдёшь. А кроме этого, настоящая Альфа-особь порвёт тебя за пару секунд.
— Перемутируйте меня! У вас же есть мутаген Бестужева!
На это предложение Третьяков реагировал со смехом:
— Ну, ты отчаянный. Мутацию на мутацию наслоить?
— Да!
— А что будет, ты знаешь?
— Нет.
— И никто не знает! Либо умрёшь, либо будет новый вид монстра, на которого программа обратной мутации мозга не подействует.
Разум в этих спорах в итоге брал вверх. Егор понимал: то, что провернул в улье Бестужев, не поддаётся никакому повторению.
— Упрямые оба, как бараны! — ругалась Анна на братьев. — Егор, я тебе отменю обратную мутацию, если ещё раз заикнёшься про диверсионную операцию.
Но тот упирался до последнего:
— Нельзя просто сидеть и ничего не делать!
— То есть ничего не делать! — возмущался Олег. — На нашей работе строится оборона.
— Это только техника, а на живую силу расчёта никакого!
— Так нет живой силы. Сколько вас — десять мегов? Что вы можете?
Егору приходилось отступить. Но такие споры раз от раза приходилось с ним выдерживать. Тем не менее, Анне не было с братьями трудно. Скорее наоборот, в разговорах с ними сходили на нет отрицательные эмоции. Даже, если речь заходила о Бестужеве.
И в этом Анне неожиданно помог Матвей. Второй Спецов действительно был редкой выскочкой.
Приехала группа конструкторов ВКС из его отдела. Там и опытнее были, но Спецов лидерство не отдал. Прямо сказал своему руководителю и полковнику Муну, что лучше него никого нет.
Спорил Матвей со всеми и на своём стоял до последнего. Со всеми, кроме Олега Кимыча. Того слушался. Того Егор научил, как брата тормозить, если совсем зарывается — подзатыльником. И Мун не стеснялся иногда эту меру применить. Матвей не обижался, и не ошибался. Ещё в первую неделю, когда схемы двигателей передали конструкторским бюро с задачей модернизировать имеющиеся боевые самолёты под двигатели на антиматерии, или разработать новые аппараты, что получится быстрее, от Матвея лилось на всех сеансах связи:
— Я каждый сантиметр каждого отсека сам лично отчертил в первичных схемах! Чем вы там занимаетесь? Я вам соберу орбитальный самолёт прямо тут на площадке. Выкиньте на хрен ваши разработки! Ваше корыто даже испытания не пройдёт! Хорошо, если взлетит.
Его выводы подтверждались с завидной стабильностью.
— У нас тут гений на гении, — только качал головой Мун.
Но с майором Лазаревой Матвей никогда не спорил. Тут авторитет был такой, что Спецов, глядя на неё, только кивал:
— Есть. Будет сделано. Уже сделано.
Люди в улье отпускали по этому поводу шуточки, вроде:
— Спецов мать-альфу очень любит.
Анна была старше братьев всего на пять лет, но уже выше на три звания, шире Матвея в плечах, и обладала сверхвысоким статусом командующего ульем, так что Спецов обычно отвечал:
— Так точно, люблю, боюсь, уважаю.
И не стеснялся.
Перекрёстные эмоции брата и Анны Викторовны относительно майора Бестужева Матвей переловил очень быстро, и встал на сторону Лазаревой.
Анна, конечно, очень удивилась этому. Но оказалось, у Матвея веские причины. И так как молчать он действительно не умел, норовя всегда говорить что думает, даже если никто не спрашивает, он сам подошёл к Лазаревой, озвучил свои мысли по ситуации с Бестужевым, и сразил этим Анну наповал.
Она ожидала практически любой реакции. Раздражения, обиды за брата, может, вынужденного понимания. Но вместо всего этого Спецов сказал:
— У нас была очень хорошая семья.
— И? — в первые секунды после этой фразы Лазарева не поняла к чему она сказана.
— И нас было много, — уверенно продолжил Матвей. — У отца братья и сестры, у мамы тоже, и родные и двоюродные. Нас, если посчитать со всеми родственниками, было человек сорок. Когда у двоюродной тётки наша племянница замуж выходила, мы в их доме на крыше веранды спали. В дом не поместились. — Матвей смеялся, говоря это. — Представляете? В деревне жители с утра идут по улице, а на крыше дома люди спят. Вся наша дружная ватага жила в Новосибирске. В самом городе, и в пригороде, вся семья в пределах ста километров. И когда мы с Егором уезжали, все оставались там. И сейчас… там.
И Анна поняла. Поняла всё раньше, чем Матвей договорил.