Возвращение

– Самого первого: «Можно я лягу?» Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский посмотрел на Женю с укоризной.

– Ах, Евгений Маркович, – сказал он, – ну можно ли так шутить? Вот вы все смеетесь, а мне страшно. Я очень боюсь оплошать и навредить нашим потомкам.

– Да, плошать не стоит.

– Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!

Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.

– За всех потомков, конечно, ручаться не могу, – спокойно продолжал Горбовский, – но вот Петр Петрович – тот во время последней со мной встречи вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.

– И чей же он потомок, этот Петр Петрович? – спросил Кондратьев.

– Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили. В конце концов, это не очень важно, не правда ли?

– А о чем вы с ним говорили? – поинтересовался Женя.

Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот носовым платком и сказал:

– Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.

– Может, сначала посуду вымоем? – предложил Кондратьев.

– Нет. Я так не согласен. Надо сначала полежать. Верно, Евгений Маркович?

– Конечно, верно! – воскликнул Женя, тоже отставил тарелку и повалился на бок. – Рассказывайте, Леонид Андреевич.

И Горбовский начал рассказывать.

– Мы шли на «Тариэле» к ЕН 6 – рейс легкий и не интересный – везли Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и тут у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался, такие вещи иногда случаются даже теперь. Мы повисли в пространстве в двух парсеках от ближайшей базы и потихоньку стали готовиться к переходу в иной мир, потому что без обогатителя плазмы ни о чем другом не может быть и речи. В нашем положении, как и во всяком другом, было два выхода: открыть люки сейчас же или сначала съесть семьдесят тонн астрономических продуктов и потом все-таки открыть люки. Мы с Валькенштейном собрались в кают-компании около Перси Диксона и стали выбирать. Перси Диксону было легче всех – у него оказалась разбита голова, и он еще ничего не знал. Очень скоро мы с Валькенштейном пришли к выводу, что торопиться некуда. Это была самая грандиозная задача, какую мы когда-либо ставили перед собой: вдвоем уничтожить семьдесят тонн продовольствия. На Диксона надежды не было. Тридцать лет во всяком случае можно было протянуть, а потом можно было и открыть люки. Системы водной и кислородной регенерации у нас были в полном порядке, двигались мы со скоростью двести пятьдесят тысяч километров в секунду, и нам еще, может быть, предстояло увидеть всякие неизвестные миры, помимо Иного.

Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту двое живых и один, полумертвый – три человека, заметьте, ровно три, это я говорю вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию входит четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак неприветливо спросил: «Что вам здесь надо?» И вдруг до нас сразу дошло, и мы вскочили и уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно обыкновенный человек, должен вам сказать. Роста среднего, худощавый, лицом приятен, без этой, знаете, волосатости, как у нашего Диксона, например. Только глаза особенные, веселые и добрые, как у детского врача. И еще – он был одет как звездолетчик в рейсе, однако куртка была застегнута справа налево. Так женщины застегиваются да еще, по слухам, дьявол. Это меня почему-то удивило больше всего. А пока мы разглядывали друг друга, я мигнул, гляжу – куртка у него уже застегнута правильно. Я так и сел.

«Здравствуйте, – говорит незнакомец. – Меня зовут Петр Петрович. Как вас зовут, я уже знаю, поэтому время терять не будем, посмотрим, что с доктором Перси Диксоном». Он довольно бесцеремонно отпихнул Валькенштейна и сел возле Диксона. «Простите, – говорю я, – вы врач?» – «Да, – говорит он. – Немножко». И принимается сдирать с головы Диксона повязку. Так, знаете, шутя и играя, как ребенок сдирает обертку с конфетки. У меня даже мороз по коже пошел. Смотрю на Валькенштейна – Марк стоит бледный и только разевает и закрывает рот. Между тем Петр Петрович снял повязку и обнажил рану. Рана, надо сказать, была ужасная, но Петр Петрович не растерялся. Он растопырил пальцы и стал массировать Диксону череп. И можете себе представить, рана закрылась! Прямо у нас на глазах. Ни следа не осталось. Диксон перевернулся на правый бок и захрапел как ни в чем не бывало.