— Я о вас ничего не знаю, Галя. Для меня вы сегодня — только образ вашей матери.
— Ничто не повторяется, Нестор. Я — другая, и прошлые чувства ваши тоже не могут повториться… — Галя высвободила свои руки из его ладоней, — вы ведь пропащий человек, для вас каждое впечатление, каждая встреча — это только материал для творчества. Правда?
— Кто знает, Галя…
— Не надо сантиментов, режиссер. Идемте. Я же ваша пленница. Ведите же меня в свой плен.
— Неужели не может повториться? — сказал Нестор точно про себя и склонился к Гале.
— Нет. Может начаться только новое. И у каждого — свое… Но для этого надо освободиться от прошлого. А это так трудно…
Оба встрепенулись от возгласа:
— Бесподобно! Мы ждем его у выхода, а он…
Возле них, лукаво улыбаясь, стояли Перцова и Копачева.
— Простите, — проговорил взволнованный Нестор, — я же ищу вас, Миська послал…
— Кого вы искали и кого нашли, мы уже видим. Но свою вину вы тяжело искупите. Зовите, Копачева, всех в буфет. Ты смотри, какой он гордый, — в ресторацию собрался нас вести! Да разве я, Перцовичева, позволила бы, чтобы гость угощал хозяев? Целый день готовилась. А ну, айда на вареники!
— Я сейчас, — метнулась куда-то раскрасневшаяся Галя. — Где-то папа Стефурак ждет.
— А куда делись ваши артисты? — спросила Копачева у Нестора.
— Они подойдут, не тревожьтесь.
…Перцову будто подменили. Это заметили все, кроме разве что старого Стефурака, который сидел рядом в приемной дочерью и все время тянулся через стол к Нестору, будто хотел ему сказать что-то важное, да еще Миська Два Пальчика — он все-таки сел возле Нестора и, приложив ко рту ладонь лодочкой, безостановочно о чем-то нашептывал ему на ухо. Однако и Кость Американец, и супружеская пара Копачей, и сам Нестор видели, что Перцова будто вдруг сбросила с лица маску гордого превосходства, напускного аристократизма и стала такой, какой она была, должно быть, еще до того, как стала собственницей гимназического аттестата в резной рамке, мануфактурной лавочки возле ратуши и перстня с дорогим бриллиантом на пальце левой руки.
Еще сегодня, готовя вареники, она лепила их с каким-то глухим раздражением: ведь правда, как же это так сумел этот паренек в полотняных штанах, извините, подняться вон как высоко над ней, над всем Городом? Сегодня на концерте ее раздражало все: и длинные волосы Нестора, и кривлянье Миська, и Копачева с ее наивным восхищением патлатым режиссером, и вдруг — откуда только взялось это ощущение? — в тот момент, когда несла на стол первую миску вареников, почувствовала, что все эти высокие гости — и ее гости тоже, и ее гордость, и ими не кто-то там, а она должна гордиться, и уж ни в коем случае нет у нее оснований завидовать им.
А Копачева подумала: «Да, резко я ей сказала, у меня что на уме, го и на языке. Но пусть знает, что все ее чванство, как мыльный пузырь, что теперь ценят людей за труд и ум, а не за то, из какой семьи они происходят…» Каролина пристально посмотрела на Анелю, с которой как-никак дружила много лет, и сказала про себя: «Право же, помогли мои слова… А может, не мои слова, а этот Нестор причина того, что, глянь, на глазах выветривается из нее мещанский дух».
Пока накрывался стол, Мисько уже успел выпытать у Нестора, сколько он зарабатывает, как оплачиваются кинороли и режиссура, сколько у него комнат в столичной квартире, похвалился, что построил себе особнячок в предместье намного лучше, чем у Перцовой на Монаховке, и, наконец, шепотом спросил о том, что его больше всего интересовало:
— Машина есть?
— Нет…
— Почему?
— Путаю каждый раз левую руку с правой.
— Это плохо… А я буду иметь. Не сегодня-завтра. Хочешь спросить, откуда у меня деньги? Э-э, надо уметь жить! Мама свиней откармливает, а сосед продает. Это, я тебе скажу, лучший бизнес. Кое-кто разводит нутрий, но это пустое дело, ибо зависит от моды: когда покупают, а когда — нет. Я пробовал. А свиньи с деда-прадеда хорошо окупаются, ведь людям всегда надо есть. Я со дня на день жду машину — мне удалось пробиться вне очереди. Да, не сегодня-завтра буду иметь…
— Это хорошо, Мисько… — сказал Нестор, не глядя на собеседника. — Сможешь на ней возить поросят на рынок.
Наконец стол был накрыт. Ткаченко поднял рюмку.
— Я буду краток, товарищи. Поднимаю этот тост за нашего Нестора, за актеров, за удачу. И выпить эту рюмку хочу за вторую серию фильма. Нестор знает, что я имею в виду.
— Спасибо, — поклонился Нестор. — Я знаю — что, но еще не знаю — как. Как сделать…