— Не в тот день, нет. Я думал, она прислушается к моим доводам. Я сказал ей, что мы должны радоваться тому, что Мире сейчас десять. Пытался напомнить ей, что мы ждали, пока она вырастет, чтобы они обе могли путешествовать со мной. Она, казалось, согласилась, и с обычной мужской рассеянностью, — в голосе его звенела горечь, — я подумал, что это так.
Месяц спустя она сказала мне, что записалась на прием к новому специалисту по фертильности. Я отказался заниматься ЭКО. Я не хотел больше детей, и я определенно не хотел их за счет того, что Рани снова подвергнет свой разум и тело всем этим гормональным встряскам. Она отстранилась от меня после этого спора. Она молчала месяцы напролет. Это убило то немногое, что у нас еще было общего. Она не говорила и не вмешивалась, только хотела услышать от меня «да». И она была очень хорошей актрисой: делала вид перед Мирой, что все в порядке.
Он посмотрел на свои руки, словно не мог выдержать взгляда Эни. Как будто он все еще чувствовал стыд за свои действия. У Эни сжалось сердце.
— Я думал, что в конце концов она справится с этим. Я был занят открытием нового отеля на Сейшельских островах и редко бывал дома. Я даже спросил ее, не хотят ли они с Мирой присоединиться ко мне. Рани сказала, что у нее есть планы со старыми друзьями в Мумбаи. Она была такая жизнерадостная, счастливая, что я подумал, что она справилась. Я был дураком. Она взяла Миру с собой в Мумбаи. Когда я вернулся с Сейшельских островов, она сказала мне, что подписала договор на кинопроект, и, должно быть, тогда же посетила адвоката по бракоразводным процессам. Она сказала мне, что, если я не даю то, что ей нужно в нашем браке, то сможет хотя бы возродить свою карьеру. Как будто я когда-либо останавливал ее раньше.
— И что произошло?
— Я разозлился… не потому, что она хотела вернуться к съемкам. Но что она была настолько непреклонна в попытках зачать ребенка, что вообще не давала мне выбора. Мы сильно поссорились. Она разозлилась на меня и уехала. Через час ее машина разбилась, и она умерла. Я даже не знаю, куда она направлялась. Последнее, что она услышала от меня, было обвинение в том, что она разрушила наш брак и все, что я когда-либо чувствовал к ней.
— Мне очень жаль, Саймон. Эти слова, должно быть, мучают тебя до сих пор.
— Так и есть. Я не хочу изображать ее какой-то злодейкой, Энжел. Потому что она не была такой. Она обожала Миру.
Эни искала нужные слова, зная, что их может и не быть.
— Я бы никогда так о ней не подумала. Никто, кто знает уверенность Миры, веру Миры в одну только память о своей матери, не подумал бы так.
— Я начал считать себя монстром. Я был тем, кто отказал ей в том, чего она так отчаянно хотела. Это я вслепую решил, что мы справимся, если я просто проигнорирую ее требования. Если бы я согласился на ЭКО, может быть, она и забеременела бы в этот раз. Может быть, это не подтолкнуло бы ее снова к депрессии. Может быть, в тот день она не ехала бы так безрассудно. Возможно, она не чувствовала бы себя такой одинокой. Правда заключается в том, что мы больше не любили друг друга. После ее смерти меня раздирало чувство вины, а не горе.
— Ты не можешь просто предположить, что она вела машину безрассудно, Саймон. Это мог быть просто ужасный несчастный случай.
— Почему ты так считаешь, Эни?
— Потому что ты сам сказал мне, как сильно она любит Миру. Я видела эту любовь в каждом слове Миры. В глубине души ты знаешь, Саймон, что Рани никогда бы не стала подвергать свою жизнь такой опасности. Ты должен помнить, что она любила Миру. То, что между вами что-то развалилось, не означает, что ее стремление к жизни иссякло.
Он поднял ее и усадил к себе на колени. Эни уткнулась лицом ему в плечо.
— Ты облегчил мне задачу быть храброй, Саймон. С тобой так… легко любить тебя. Ты дал мне все, в чем я нуждалась еще до того, как поняла, что мне это нужно.
— И тебе трудно поверить, что я чувствую то же самое к тебе, Эни? Я так люблю тебя.
Его ладонь переместилась к ее животу, и Эни почувствовала его судорожный вздох, когда он ощутил небольшую, но отчетливую выпуклость ее живота.
— И этот ребенок…
Она покачала головой, чувствуя, как будто ее раздирают надвое.
— Пожалуйста, не лги мне, Саймон. Я могу принять все, кроме лжи. Ты никогда не хотел еще одного ребенка. Я знаю, что ты никогда не обидишь невинного ребенка, но он или она заслуживает большего. Я заслуживаю большего.