Возроди во мне жизнь

Ведь она-то знает точно и уверена, что я тоже знаю, каков мой генерал. Это вообще все знают. Нет, она не желала ничего плохого, даже в мыслях такого не было, просто принесла мне листья черного лимона, которые помогают от головной боли и многих других недугов. Чай из этих листьев придает сил, но вызывает привыкание, так что с ними нужно аккуратно, если выпить слишком много, то можно и помереть. Она знает одну сеньору у себя в деревне, которая умерла всего через месяц после того, как стала пить чай из этих листьев, и ни один врач так и не смог понять, почему наступила смерть. Сказали, что у нее остановилось сердце, но не смогли объяснить причину; хотя Кармела не сомневается, что всему виной эти злосчастные листья, целебные и при том коварные. Она принесла их мне, поскольку случайно услышала на свадьбе, что у меня болит голова, а если понадобится, принесет другие травы. Фиги она оставит нам, раз они мне так понравились, а ей пора домой, потому что уже поздно и она боится не успеть на последний автобус.

Я молча слушала ее — иногда кивая, иногда утирая набегающие на глаза слезы, когда она говорила о Карлосе, как будто знала его лично; я молчала, поедая фиги одну за другой, пока она рассказывала о своих травах. Казалось, она и не ждала от меня ответа, ей просто хотелось выговориться. Закончив говорить, она поднялась и ушла.

Лусина играла с детьми. Пока я слушала рассказ Кармелы, до меня доносились их крики, которые все отдалялись, пока, наконец, совсем не стихли. В скором времени дети опять прибежали, чтобы поесть фиг, и засыпали меня вопросами. На все вопросы я отвечала быстро и охотно, не ощущая ни малейшей скуки, охваченная внезапным и странным чувством эйфории. Потом мы все вместе играли на траве, а закончили день, прыгая на кроватях и кидаясь подушками. Я не узнавала саму себя.

Другие дочери Андреса смотрели на нас с удивлением. Те две, что по-прежнему жили в нашем доме в Пуэбле, были довольно странными. Марте исполнилось уже двадцать лет, и у нее был жених, для которого она вышивала простыни, полотенца, скатерти и салфетки. Предполагалось, что они поженятся, когда он сделает карьеру и сможет содержать семью, не нуждаясь в благословении и финансовой помощи Андреса. Вечера они проводили в его студии. Он собирался стать инженером, но пока вместо чертежей рисовал китайской тушью Марту.

Мы никогда не ссорились с Мартой, но особой близости между нами тоже не было. Ее давно уже не требовалось причесывать и завязывать банты, а она усвоила, что если сидеть тихо и никому не мешать, то и ей тоже мешать никто не будет. Я не видела ее до самой свадьбы: она уехала на ранчо в Орисабе, которое должно было перейти ей по наследству. Ее муж так и не стал инженером, а решил заняться сельским хозяйством, они почти никогда оттуда не выезжали.

С Адрианой, сестрой-близнецом Лилии, я тоже имела мало общего. Кстати, ее собственная сестра, очаровательная и легкомысленная Лилия, оказалась для нее еще более чужим человеком, чем я. Назло отцу она вступила в Католическую лигу. Единственный раз она решила выступить против отца, заявив как-то за ужином, что подрабатывает в борделе, когда все думают, что она в церкви. Но ее вызов остался без ответа, поскольку никому не было особого дела, чем она занимается: Андрес даже решил, что в случае необходимости она может послужить связующим звеном между ним и Ватиканом. Мы стали спокойно отпускать ее в церковь, одетую, как монашка, нисколько не возражая.

Разумеется, и Марта, и Адриана были для меня не слишком подходящей компанией, как и я сама оказалась неподходящей компанией для Чеко и Верании, так что я предпочла вернуться в Мехико.

В доме в Лас-Ломас жил Андрес — по крайней мере, официально — а также Октавио со своей ненаглядной Марселой. Мой приезд их не потревожил. Они считали меня чем-то вроде посаженой матери на своей свадьбе, которой никогда не суждено состояться.

В Мехико я разыскала Биби. Прошло уже два года, с тех пор как жена Гомеса Сото оказалась столь любезной, что приказала долго жить, и его тайная любовница получила наконец возможность стать достойной супругой. В день свадьбы генерал переписал на ее имя всю свою недвижимость и огласил завещание, в котором объявил ее единственной наследницей.

Ее новое замужество казалось со стороны настоящим раем. Новобрачные отправились в Нью-Йорк, а затем в Венецию, так что Биби наконец-то увидела солнце, которого была лишена столько лет, сидя взаперти в саду своего дома. Потом они отправились в путешествие по стране в личном поезде генерала, который тот приобрел, чтобы присматривать за своими газетами. И теперь Биби жадно вдыхала воздух свободы, от которого отвыкла, сидя в четырех стенах.

Однажды она явилась ко мне ни свет ни заря. Я в это время сидела в саду в домашнем халате. Мне как раз делали педикюр, так что она застала меня с опущенными в таз ногами и лицом без косметики.