Возроди во мне жизнь

А теперь я предвкушаю, как буду спать одна, и мне не придется перелезать через твои ноги и слушать твой храп. Мне стоило бы пойти спать, но я хочу поехать в Сакатлан. Да, я ненавижу это место, где всегда идет дождь, где столько закоулков и буераков, но я хочу видеть, как люди стоят у дверей своих домов, желая посмотреть на тебя мертвого, убедиться, что ты наконец-то умер. Хочу посмотреть на твоих работников, на тех, кто растит твой хлеб и пасет твой скот. Теперь они счастливы, сегодня вечером они будут пить фруктовый ликер и радоваться нашему горю. «Вон идет вдова, — скажут они. — Ишь, повесила нос! Пришла пора платить по счетам. Старый трухлявый гриб, козел, ворюга, убийца». «А ведь он милый», — скажет кто-то. «Совершенный безумец», — ответит донья Рафа, подруга твоей матушки. Ей уже сто двадцать лет, и она сможет посмотреть на тебя лишь из своего инвалидного кресла. «Полный безумец, — скажет она. — Я всегда говорила Эрминии, что ее мальчик не в своем уме».

«Он не безумный, он целеустремленный», — ответит твоя мать. И она права: «целеустремленный» звучит намного лучше. Ты ведь мне тоже понравился именно своей целеустремленностью; что еще могло в тебе привлечь? Ведь ты такой некрасивый. Сейчас я с трудом могу вспомнить тот далекий день, когда мы впервые встретились; если бы мы не встретились, я не пережила бы столько горя и уж конечно не сидела бы теперь здесь в одиночестве, наблюдая восход солнца и дожидаясь твоих похорон, охваченная чудовищной апатией. Но, так или иначе, мне пора одеваться. Как ты думаешь, что мне надеть? Вдовью вуаль? О нет. Порой ты подавал мне просто замечательные идеи. Помнишь, когда я купила красное шелковое платье в том магазинчике в Нью-Йорке? Я не хотела его покупать, но ты выбрал его, и мне понравилось его носить. Хотя вдова в красном будет выглядеть ужасно. Правда, в нем я гораздо лучше перенесла бы весь предстоящий фарс. Родольфо будет со мной любезничать.

Помню, как надела его в прошлом году на День независимости. Уже поздно вечером, после многочисленных тостов под звуки президентского оркестра, Фито потянул меня с собой на балкон. «В этом платье ты похожа на часть нашего флага, просто едва сдерживаюсь, чтобы не закричать «Да здравствует Мексика! Да здравствует независимость! Да здравствует мой кум, такой же прекрасный, как его родина!». Я тут же побежала тебя искать, а он за мной. «Я сказал твоей жене, какая она красивая. Ты же не обижаешься?», — сказал он, словно боялся, что я тебе нажалуюсь. Он так плохо тебя знал, хотя ты и был постоянно рядом, я-то уверена, что ты бы просто посмеялся. Уже поздно, пора переодеваться, ты же не хочешь, чтобы я плохо выглядела на похоронах? Там будут фотографы и Мартин Сьенфуэгос.

В итоге я надела платье из черного джерси и манто из русской чернобурки. Я не смогла найти туфли на низком каблуке. У меня было около девяноста пар обуви, но я не сумела найти среди этого изобилия удобные черные туфли. Ведь я одевалась в черное только на приемы. В конце концов, мне удалось отыскать закрытые туфли, потому что только Чофи могло бы прийти в голову носить пальто с босоножками. Затем я слегка подкрасилась: немного туши на ресницы, чуть-чуть помады на губы — и ничего более. Волосы я свернула в узел на затылке. Андрес сказал бы, что я выгляжу как самая добропорядочная вдова.

Мы выехали в девять. Траурный кортеж составляли около сорока машин. Таков был наш «интимный круг», как выражался генерал. Мне хотелось поехать вместе с Чеко и моим водителем Хуаном. Фито оказался столь любезен, что взял на себя доставку гроба, который они вместе с Мартином Сьенфуэгосом и одним из лидеров профсоюза вынесли из дома и установили на катафалк.

— Мы с тобой поедем в «паккарде», — сказала я Чеко. — Позови Хуана.

Мы сели в «паккард», и Хуан пристроился позади машины Фито, которая следовала прямо за катафалком. Я подумала, что лучше бы он не маячил у меня перед глазами всю дорогу до кладбища.

Мы с Чеко сидели вдвоем на заднем сиденье. Я вытянула вперед ноги и поцеловала мальчика. Нам было хорошо вместе, но тут появился личный секретарь Родольфо и сказал, что президент велел мне пересесть в другую машину.

— Поблагодарите его, мне вполне удобно и здесь, я не хочу оставлять мальчика одного.

Тот ушел, но вскоре вернулся, еще более непреклонный.

— Он требует, чтобы вы пересели вместе с мальчиком.

Мы все еще препирались, когда появился Фито собственной персоной. Секретарь открыл дверцу, и он влез к нам в машину, как к себе домой.

— Прости, Каталина, — сказал он, — я не знал, что ты уже устроилась. Просто я не хочу, чтобы ты ехала одна. Мы, в смысле ты и я, должны вместе ехать следом за катафалком. Ты не должна тащиться за моей машиной, ведь в эту минуту я не более чем член вашей семьи. Сегодня я не президент.

«Если ты не президент, то что от тебя останется, болван?» — хотела спросить я, но лишь улыбнулась с печальной гримасой, словно благодарила его за внимание, но горе не позволило мне выразить это словами.