Возроди во мне жизнь

— Прости, мне так жаль. Представляю себе, до чего это сложная работа — обеспечивать пищей столько людей и каждый день. И ведь обеспечивает. Вполне достаточно, учитывая, что они отбывают наказание, правда?

— Не знаю, — ответила я. — И не знаю, почему вас это так беспокоит.

— Не думай, что это единственное, чем мы занимаемся. Это идея отца Фалито; он очень хороший человек, отзывчивый. Однажды он отправился в тюрьму, чтобы исповедовать умирающего, и вернулся оттуда расстроенный. Рассказал, что тюрьма заросла грязью, камеры битком набиты людьми, почти утратившими человеческий облик. Он даже плакал, вспоминая об этом. Вот тогда мы и попросили разрешения навещать этих людей, молиться за них, хотя бы иногда передавать им гостинцы. Нам казалось это правильным, и нам дали разрешение; как видишь, нынешнее правительство не настолько непримиримо к католической церкви, как предыдущее. Как раз сегодня вечером мы собираемся навестить заключенных. У нас есть для них четки, гравюры, пакеты со сладостями, а также десять нательных образков, которые отец Фалито собирается разыграть.

— Что, разыгрывать образки в лотерею?

— Нет. Их покупают, а потом просят священника, чтобы тот их освятил. Но эти десять образков Фалито хочет разыграть и освятить персонально для каждого выигравшего.

— А если они не захотят? — спросила я, то и дело оглядываясь на дверь и мечтая лишь об одном: скорее бы вернулся Хуан!

— Как это не захотят? — удивилась она. — Разумеется, захотят. Не хватало еще, чтобы они не захотели! Ведь это такая честь: сам Бог послал им такую возможность. Ты же не думаешь, что у кого-то повернется язык сказать Богу «нет»?

— Ты права, — ответила я. — Ни в коем случае не стоит говорить Богу «нет».

Тут наконец появился Хуан; очевидно, его и в самом деле послал Бог, и теперь он стоял в дверях с улыбкой сообщника.

— Что случилось, Хуан? — спросила я. — Нас уже ждут?

Уж я-то прекрасно знала, что на этот вопрос он всегда отвечает одно и то же:

— Да, сеньора, это очень срочно.

Я притворилась удивленной и поспешно распрощалась с новыми знакомыми, пообещав, что непременно буду ровно в пять часов в тюрьме «Лекумберри».

Выйдя на улицу, я с удовольствием встряхнулась и размяла ноги. Пригревало теплое февральское солнышко. Я с удовольствием сняла плащ — в доме оказалось гораздо холоднее, чем на улице. Едва я вырвалась на свободу, как жизнь показалась необычайно приятной. В голубом небе парила цапля, весело шелестели деревья.

— Отвези меня на Аламеду, Хуан, — попросила я.

Как всегда, чтобы развеяться от тоски, я купила мороженое. Хуан остановил машину, а вышла прогуляться по Аламеде. Киоск сверкал в солнечных лучах, на скамейках сидели мамочки, старики, няни, дети и влюбленные.

Я купила газету и присела на скамейку, чтобы ее почитать. Она оказалась занимательной. Делегаты на предварительном заседании съезда Союза мексиканских рабочих обвиняли дона Басилио в том, что он нагло воспользовался плодами усилий националистической и национал-синархистской партий и перехватил знамя борьбы против Родольфо. Также писали, что генерал Суарес нападал в своей речи на бывшего президента Агирре, и требовали, чтобы Фито сдержал свое обещание служить делу революции.

— Ну, началось, — хмыкнула я. — И Андрес тоже там, и я даже знаю, где именно.

Я скучала по газетам, мне хотелось знать то, что, по словам Андреса, меня не касалось. С тех пор как мы переехали в Мехико и я перестала быть супругой губернатора, он обращался со мной, как с остальными своими женщинами. Я добровольно заперлась в доме, даже не сознавая этого, но теперь стала выходить. И идиотская Национальная семейная лига довольно долго служила мне предлогом.

— Хуан, научи меня водить машину, — попросила я шофера.

— Сеньора, генерал меня убьет, — ответил он.

— Клянусь, он ничего не узнает, — пообещала я. — Только научи.

— Ну ладно.

Двадцатисемилетний Хуан был простодушным и на редкость приличным человеком. Он посадил меня на переднее сиденье, рядом с собой. И затрясся.

— Если генерал нас застукает, он меня убьет.

— Хватит уже повторять, лучше объясни, что делать.

Все утро он объяснял мне теорию вождения. Потом мы совершили добрых пятьдесят кругов по Аламеде. После этого он отвез меня домой, а сам отправился в дворец правительства за Андресом.

— Отдай мне Хуана, — попросила я Андреса за обедом. — Мне много придется ездить по делам Лиги.

— Зачем? — спросил он. — Пусть отвозит тебя и забирает, он мне и самому нужен.

— А когда ты в отъезде?

— Но сейчас-то я здесь.

— Я читала заявление делегатов съезда профсоюза, — сообщила я.

— И где ты его прочитала?

— В газете «Эль-Универсаль». Купила, когда ездила по делам. Сама не знаю, зачем я столько времени проторчала дома, но, выйдя на улицу, я почувствовала себя совершенно другой. Если не хочешь отдать мне Хуана, выдели другого шофера, или я сама могу научиться водить машину.

— Ах, ну что ты за невозможная женщина! Неужели ты не можешь хотя бы полгода провести спокойно? Кстати, как съездила в Лигу? Это принесет пользу?