Возраст не помеха

Без конца возникали какие-то новые дела, уходили неделя за неделей. Когда плот был приведен в порядок, пришлось всерьез заняться продовольственной проблемой. Надо было сделать запасы на восемь-девять месяцев плавания. Без помощи Тэдди я бы, конечно, не справился — с первого до последнего дня, начиная с Нью-Йорка, она брала на себя львиную долю всех хлопот.

Меня осаждали журналисты. Они не давали мне покоя ни днем в Кальяо, ни ночью в Лиме, желая узнать, что я делаю и когда собираюсь выйти в море. Меня называли El Navegante Solitario (Путешественник-одиночка). Это прозвище мне дали в 1954 году аргентинские газеты, еще когда я строил в Гуаякиле бальсовый плот. Сейчас очень немногие верили, что я достигну своей цели. В Кальяо заключали сотни пари. Большинство утверждало, что один человек не может обогнуть на плоту половину земного шара, от Южной Америки до Австралии, вынести жару и холод, зимние вьюги и летние штормы. Некоторые считали меня безумцем. Были, однако, и такие, кто хотел меня сопровождать, — кадровые офицеры, рядовые, рабочие военно-морской базы, знавшие меня с 1954 года. Среди них попадались энергичные люди с практической сметкой. Это, наверное, их предки строили первые галеоны и пересекали на них Тихий океан, доходя до самого Кораллового моря, за два века до того, как голландские, французские и английские суда обогнули мыс Доброй Надежды или, по следам Магеллана, Южную Америку и начали бороздить огромные водные пространства. Пока я работал на плоту, чуть не каждый день приходили смельчаки, желавшие разделить со мной опасности плавания. Им было непонятно, почему человек может хотеть отправиться в плавание один. "Это правда, что вам семьдесят лет?" — спрашивали они. Меня это не удивляло. Пятидесятилетние люди считались в Перу стариками. Иногда я напрягал мускулы и давал пощупать моим доброжелателям. И все же они сомневались, что я один выстою против тягот плавания. Правда, вид у меня был неважный: сказалась изнурительная подготовка — четыре месяца в Нью-Йорке и два месяца в Кальяо.

Мне уже не терпелось выйти в море, слиться душой и телом с природой, чем бы ни угрожали мне небо и волны. Тогда я быстро приду в себя, но вот как Тэдди? Она долго болела в Нью-Йорке, да и здесь ее несколько раз мучили приступы лихорадки, она не выходила из-под наблюдения врачей. И все же продолжала работать, бегала без устали, выполняя тысячи моих мелких поручений. Что будет с ней, когда я уеду?

Я начал присматривать собачку — товарища для Кики, но это оказалось еще труднее, чем в Нью-Йорке. В Перу, даже в городах, распространены огромные псы, в основном овчарки, совершенно непригодные для плавания на плоту: я не мог запастись провиантом и водой в нужном для такого пса количестве. Кики стала любимицей персонала нашей гостиницы и журналистов. Редкий день в газетах не появлялось фото: Кики в холле гостиницы или идет на поводке рядом со мной и Тэдди по Плаца Сан-Мартин. При виде ее ротозеи останавливались, тормозя поток пешеходов: уж очень она была не похожа на перуанских кошек. "Es un Tigre? — спрашивали нас часто. — Это тигр?" "Нет-нет, это всего лишь кошечка", — неизменно отвечала Тэдди, но ей не верили. Может быть, эти люди лучше чувствовали характер Кики. Мне же только через пять месяцев довелось увидеть, как спокойная Кики превратилась в комок ярости, доказав, что в ней действительно сидит тигр, а то и два.

Мы продолжали поиски. В Лиме у многих американцев были подходящие собаки, но хозяева не желали расстаться с ними. Повторялась одна и та же история. Сначала мне сообщали: "У меня как раз такая собачка, какая вам нужна. Она любит воду, охотно играет с кошками" и т.д., и т.д. Я выслушивал перечень всех достоинств собаки, но когда уже считал ее почти своей и просил продать, слышал в ответ: "Мою собаку на плот? Ни за что! Я ночи не буду спать от страха, что с ней что-нибудь случится. Муж убьет меня! Да и как огорчить нашу дочурку — она привыкла спать с собачкой".