Вознесение черной орхидеи

Мне все же холодно под палящим солнцем. Этот психологический холод, наверное, никогда не отпустит, он прописался в ДНК на всю жизнь вместе с панической жаждой совсем не сладкой обреченности. Чтобы выпить горячего кофе, нужно спуститься в рубку. А я не могу пошевелиться, в то же время не желая понимать, что активировалось защитное поле, которое отсекло весь негатив, срывающий защитные барьеры, выпуская эмоции, и выйди за его пределы – утонешь в своих надуманных страхах и ожидании неизбежности, будешь в панике смотреть за борт и прикидывать расстояние до берега, а еще лучше – вжиматься в кресло, стиснув зубы, представляя, что рассказ о наручниках завел твоего визави похлеще всякой виагры, и ночью кошмары обретут четкую и понятную форму.

- Он сказал, что я из тех людей, которым запрещено давать выбор.

Пальцы на миг теряют чувствительность, и я недоуменно провожаю взглядом надкусанный персик, который не смогла удержать в руке, он беспрепятственно катится по палубе. Проигнорировав тревогу, которая похожа на порыв сухого, жаркого ветра, а не на такой привычный лед, приказываю сама себе – держать в руках. И себя, и фрукты. И гнать ассоциацию из прошлой жизни с соком нектарина, который Дима так эротично снимал своими губами с кожи, возвращая меня из замкнутого мира похожей апатии.

Сегодня произошло что-то неподвластное разуму и логике. Я впервые ощутила его. Так, как могла раньше ощущать только Диму. Нет, слава моей недалекой сообразительности, я не поняла этого. Ментальные вибрации замкнутого купола не обрели свою осязаемую форму, не вызвали ничего из того, что должно было меня насторожить – ни бабочек внизу живота, ни желания прижаться в поиске источника тепла, я даже не до конца избавилась от страха кролика перед удавом. Я впервые словила его волну. Что именно это было? Возмущение? Злость? Ярость? Может, даже ненависть? Я никогда этого не узнаю, так как он способен прятать свои эмоции в совершенстве. Все дело в другом – как я смогла уловить этот телекинез, закрыв все эмоциональные шлюзы, но непостижимым образом оказавшись в этом биополе избранного замкнутого мира?

На миг мне показалось, что он в ярости из-за меня, из-за прошлой ночи. Может, из-за моего своеволия, а может, из-за провокации, которая попала в цель. Хотелось верить, что мое отчаянное показательное выступление не вызвало ответной реакции, но умом я понимала, что полного равнодушия не было и быть не могло. Все что угодно. Как в его мире расправляются с теми, кто проявил подобное своеволие? Что бы мне угрожало, не окажись я слабой после болезни? В попытке постичь еще Димкиных тараканов я перечитала довольно много художественной литературы, большинство романов в деталях расписывало жесткий регламент подобных отношений. Такое с рук не спускают, но реальный мир очень сильно отличался от авторских вымыслов. Уводил от реальности, причем в крайности…

Я очень скоро поняла, что он все же злился, более того, горел в глубине души от ярости не на меня, а на своего ученика, которого не смог провести по минному полю своего учения без ущерба для окружающих. То ли не проявил достаточной твердости и авторитарности, то ли не смог вбить в чужое бунтующее сознание тот факт, что добровольность никогда нельзя отнимать, как и принимать эгоцентричные решения за других. Так глубоко проникся моей болью? Или своей несостоятельностью в этом вопросе? Я не спросила. На тот момент я мало что понимала. Отдыхала с его молчаливого позволения под тентом внушения, где ключевыми понятиями были безопасность и умиротворенность, старалась не думать о вечере, потому как скорое возвращение домой сейчас отсекло острым лезвием тяжелые мысли. Да и, положа руку на сердце, я очень легко и быстро поверила в его благородные порывы.

- Исключение принципа добровольности неумолимо ставит под удар остальные принципы. Потому что каждый из них в отдельности можно назвать взаимополагающим. Тебя безжалостно загнали в стрессовые рамки, не оставив выбора, и уже вследствие этого принцип безопасности оказался недееспособным. О разумности в подобных условиях даже говорить не стоит…

Мы еще долго проговорили. До вечера. Мой страх в этот день растаял под жарким солнцем Ялты до микроскопических капелек, которые тоже должны были превратиться в пар, но ласковый закат и свежий ветер с едва уловимым дыханием приближающейся осени сохранили их в кристально прозрачном виде, именно в той кондиции, которая была необходима для развития чего-то нового спустя время. Я об этом практически не думала. Мне проще было записать Александра в список тех людей, которых ангел-хранитель в нужный момент привел в мою жизнь, соединив пути, спаяв перекрестки, обозначив его полномочия четкими границами.