Возмущение праха

Крот возымел намерение превратить мой доклад в некое научно-криминальное шоу и созвать для этой цели ученый совет. Поскольку более надежного способа загубить на корню все дело нельзя было и специально придумать, мне пришлось провести беседу с Порфирием за неделю до срока.

— У вас утечка. К Щепинскому.

Поскольку у него не было вообще никакой мимики, я никогда не чувствовал, слышит он меня или нет, и потому невольно переходил иногда на его же манеру общения — отрывистыми словами, не составляющими фразы, а только обозначающими понятия, о которых идет речь. Если судить по кинофильмам, так разговаривают со слабоумными, дикарями и инопланетянами.

Оценив мои старания, он снизошел до того, что слегка кивнул. Что именно означал этот кивок — подтверждение того, что он знает об утечке или что мои слова приняты к сведению, — я выяснять не стал, зная по опыту бесполезность таких попыток.

— Искать нельзя. Все провалится, — продолжил я на том же собачьем языке.

Порфирий снова кивнул.

— Ученый совет нельзя. Предупредят, — завершил я свое логическое построение, и он еще раз кивнул.

Я поразился: три кивка подряд — на моей памяти такого поощрения со стороны Порфирия не удостаивался еще никто.

Встреча была декорирована солидно: перед каждым из присутствующих поставили бутылку минеральной воды и стакан, а передо мной плюс к тому — пепельницу. Когда я вошел точно в назначенное время, в полдень, они уже были в сборе: Амвросий, Порфирий и Крот.

Опять, как всегда, тройка, усмехнулся я мысленно и тут же подумал: для того, о чем пойдет речь, и три человека — слишком много.

Очевидно, мои сомнения отчасти отразились на лице, и Крот, истолковав их по-своему, счел необходимым принести извинения, дав при этом, по обыкновению, волю своей болтливости:

— Не сочтите за недостаток уважения, досточтимейший Крокодил, так сказать, камерный состав сегодняшнего Совета, ибо он продиктован исключительно соображениями конфиденциальности. И позволю себе напомнить, что в своде законов Гая Юлия Цезаря было сказано: triumvera quorum est, то есть трое в сенате составляли кворум и даже могли объявить войну. Впрочем, я прошу вас, почтеннейший Крокодил, равно как и вас, глубокоуважаемые коллеги, не понимать случайную аналогию буквально — я имею в виду объявление войны, — поскольку твердо надеюсь, что ни о чем похожем разговора сегодня не будет.

Чтобы остановить его красноречие, я начал раскладывать на столе принесенные с собой материалы: желая дать представление о масштабах проделанной работы и на случай скептических вопросов, я прихватил их в полном объеме. Кейс оказался мал, и я загрузил все в спортивную сумку.

Они слушали очень внимательно, в том числе и Крот, полностью прекративший болтовню, и добросовестно знакомились со всем, что им предлагалось в качестве иллюстраций, — фотографиями, распечатками фонограмм и видеозаписями. Вопросов задавали немного — я не зря пекся о предельно наглядной подаче всей информации. Иногда Крот с Амвросием обменивались по ходу дела репликами, для меня любопытными, но, к сожалению, малопонятными. Особый интерес во мне пробудил комментарий к первому допросу покойника, по поводу слов Щепинского: «Тот будет на энергетической подпитке от этого…»

— Прямая энергетическая подпитка? — удивился Амвросий, склонив голову набок, как нахохлившаяся птичка.

— Да. Он давно уже пробовал это — без моего ведома, как вы догадываетесь, — скорбно подтвердил Крот. — Рискованная методика, чрезвычайно рискованная.

— Вы позволите короткий вопрос? — всунулся я в их разговор. — В чем конкретно заключается рискованность этой методики?

Злостное нарушение субординации показалось Кроту оскорбительным, он вытянул шею кверху и уставился на меня надменным взглядом, словно гусак на курицу.

Более демократичный Амвросий не стал выказывать никаких амбиций:

— Прежде всего, в опасности для нервной системы и даже для самой жизни донора.

Что же они, с ума посходили? Ведь все сказано открытым текстом, написано крупными буквами, а они упорно прячут головы в песок. Трудно работать, если вещи не называть своими именами.

— Об опасностях нет и речи, гибель донора предусматривается заранее, они об этом и вслух говорили, — уточнил я бесцеремонно, — в этих сеансах доноры — заведомо смертники.

Обиженный бестактностью, Крот скорчил в мой адрес брезгливую мину, Амвросий же горестно поджал губы, но продолжал твердым голосом:

— Кроме того, мы пока не умеем дозировать прямую подпитку, особенно когда дело касается последних резервов. Возможна спонтанная импульсная передача энергии пациенту и, соответственно, его взрывная реакция, как психическая, так и мускульная, по мощности несоизмеримая с обычными способностями человека. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, благодарю вас, — я церемонно поклонился, — извините мое любопытство.

В ответ он милостиво кивнул и повернулся в сторону Крота.