Лишился чувств; я на земле сел рядом,Ребенка взял из слабых рук егоИ посмотрел кругом спокойным взглядом,Чтоб им никто не сделал ничего;Когда им пищу принесли, хотелаОна его кормить, но отвратилОн от нее лицо; малютка елаИ плакала; в нем голод победилОтчаянье, и так, изнеможенный,Сидел он, как в дремоту погруженный.31Молчанье пошатнулося в рядах;Так, медленно, как бы придя из дали,Шум ветра собирается в лесах."Низвергнут деспот наш! — они вскричали. —Тот, кто в дома к нам посылал чуму,Тот, кто заставил нас изведать голод.Убийца, пал! Проклятие ему!Он нас ввергал в смертельный страх и холод,Но в бездне тот, кто слезы пил и кровь,Никто его не восстановит вновь!"32И крик раздался: "Кто судил, пусть будетВлеком на суд, чтобы ответ был дан!Земля его деяний не забудет, —Ужели безнаказан лишь Осман?Ужели только те, что, надрываясь,Богатства исторгали из земли, —Чтоб жить он мог, пороком наслаждаясь, —Как черви погибать должны в пыли,А кровь его кипит, и он свободен?Встань! Ты суду, ты палачу угоден!"33"Что нужно вам? — тут я, привстав, вскричал. —Чего боитесь вы? Зачем вам надо,Чтобы Осман вас кровью запятнал?Раз вольность — вашим помыслам отрада,Не бойтесь, что один, кто жил во зле.Вам может повредить; под Небесами,Чей свет для всех, на Матери-Земле,Пусть он теперь живет, свободный, с вами;И, видя смену новой жизни, онКак бы вторично будет в мир рожден.34Что вы судом зовете? НеужелиНикто из вас другому, втайне, злаНе пожелал? — Неужто вы сумелиТак сделать, чтоб вся жизнь была светла?Когда же нет, — а это нет, наверно, —Как можете желать убийства вы?Негодованье ваше лицемерно,И, ежели вы сердцем не мертвы,Поймете вы, что истина в прощенье,В любви, не в злобе, и не в страшном мщенье".35Умолк народный ропот, и кругомСтоявшие, разлучены с враждою,Участливо склонились над врагом,Что был в пыли, с покрытой головою;Рыданья зазвучали в тишине,И многие, в безумье состраданья,Склоняясь, целовали ноги мне,Исполнены надежд и ожиданья.Нашли слова сочувствия в себеК тому, кто был жесток и пал в борьбе36Тогда, безмолвной окружен толпою,В просторный дом он был сопровожден,Где, пышною отравлен мишурою.Подобие ее увидел он;И если б обладал душой он ясной,Как те, кем был прощен он в этот час,Конец его мог быть зарей прекрасной;Но в глубине его обманных глаз,Как говорили мне, скрывалось что-то,Измена и зловещая забота.37