Возможно, на этот раз

– Я же говорю! – сказала она в микрофон. – Но некоторые скупердяи не хотят делиться! Jesus, take the wheel! – добавила она, продолжая подпевать.

Эндрю рассмеялся.

– Твоя мама уморительная.

– Это факт, – ответила я.

В кармане вдруг завибрировал телефон. Я удивилась: все, с кем я обычно общалась, были в этой комнате. Я вытащила мобильник и посмотрела на экран.

Папа.

Я встала и, выскользнув за стеклянную дверь, вышла на задний двор.

– Алло?

– Соф! – сказал папа. С момента того мучительного разговора мы обменялись всего парой сообщений, и я удивилась, какая ярость закипела во мне от одного только звука его голоса.

– Привет, – холодно сказала я.

– С Днем благодарения, детка. Вы все в доме у Мики?

– Да.

– Я скучаю по семейным праздникам с Уильямсами.

– Серьезно?

– Конечно.

Задний двор тянулся по обе стороны от дома; я прошла мимо нескольких гигантских горшков с цветами к качелям в алькове у забора и села.

– Ты еще тут? – спросил папа.

– Это все, по чему ты скучаешь? – Я знала, что докапываюсь, желая услышать, как он начнет оправдываться, чтобы самой не объяснять, чего я хочу. Все эти эмоции были мне в новинку. Разговоры с папой обычно были очень легкими, поверхностными. Раньше я этого не замечала.

– Я много по чему скучаю, – ответил он. – Но больше всего – по тебе и твоему брату.

Я кивнула, хотя понимала, что он не может меня увидеть.

– Но ты счастлив? – спросила я.

– Что происходит, Софи? Все хорошо?

– Да, знаешь, у нас все очень неплохо. Мне кажется, все эти годы я была не на той стороне.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Выбирая между тобой и мамой.

– Нет никаких сторон, – сказал он. – Мы оба любим тебя.

– Это я понимаю. Но показываете вы это по-разному, и один сильно чаще другого.

– Дело все еще в деньгах?

– Нет, – честно ответила я. – Деньги тут ни при чем, пап. Дело в твоем вранье. Дело в том, что я все эти годы думала, что мама меня позорит, что она несправедлива со мной и эгоистична. Но она мать-одиночка, которая пытается вырастить нас. Конечно, она опаздывает. Конечно, ей нужна помощь с Ганнаром. Ей приходится все делать самой. А ты можешь просто позвонить разок и сказать пару приятных вещей.

– Откуда это все взялось, Софи? – спросил папа. – Дай мне поговорить с Лариссой.

– Это не от нее взялось, а от меня. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. – Я толкнулась на качелях и сделала глубокий вдох. – Я люблю тебя. Всегда буду. Ты мой папа. Но ты должен что-то изменить. Приезжай в гости или позови к себе Ганнара. Сделай хоть что-нибудь.

– Поверить не могу, – сказал папа – и повесил трубку. Это так удивило меня, что сначала я решила, что мне показалось. Но звонок был окончен. Я закрыла глаза на мгновение. Он был беглецом, напомнила я себе. Когда становилось трудно, он сдавался. Я подтянула колени к груди и положила на них подбородок.

В следующий момент я услышала, как за углом говорили двое людей. Они разговаривали, очевидно, понятия не имея, что я слышу каждое их слово. Голоса принадлежали Мике и Эндрю, и говорили они обо мне.

Глава 36

– Это я заморочила ей голову или ты? – спрашивала Мика. Она, должно быть, ударила рукой по листьям того растения в горшке, которое скрывало меня из виду: я услышала шлепок и увидела, как огромный куст затрясся.

– О чем ты говоришь? – спросил Эндрю. Он говорил тише, но я все еще слышала каждое слово.

– Это ты виноват с твоими разговорами про то, что ей не место в Нью-Йорке? Или я с моими обвинениями типа «ты ненавидишь наш город и местных жителей»?

– Я никогда не говорил, что ей не место в Нью-Йорке.

– Говорил.

Я потянулась вперед на качелях, задержав дыхание.

– Я мог сказать что-то о том, что там тяжело пробиться и что этот город сжирает людей живьем, но я говорил не о ней. Вообще-то я говорил о себе.

– Она подумала, что ты говорил о ней.

– У нее, наверное, и правда не получится слиться с толпой в Нью-Йорке, – проговорил Эндрю. – Но Нью-Йорк – такое место, где нужно выделяться. И она точно будет выделяться.

– Ты должен сказать это ей.

– Она думает, что я отговаривал ее от поездки в Нью-Йорк? Неудивительно, что она меня ненавидит.

– Она тебя не ненавидит, – сказала Мика. – Ты просто сломал ее.

– А как же твои разговоры о снобизме – они не сломали?

– Ты прав. Я тоже ее сломала. – Мика вздохнула. – Мы оба виноваты, и теперь она не хочет ехать в Нью-Йорк. Это была мечта всей ее жизни, а теперь она сдалась. Признала поражение. Теперь она тут осядет.

– Не собираюсь я оседать! – крикнула я.

Мика взвизгнула, заглянула за куст, за которым я сидела, слегка покачиваясь, отталкиваясь ногой от земли.

– Соф, ну ты и шпионка, – сказала она. – Подслушиваешь?

– Может, вам не следует болтать обо мне за моей спиной.

– Я всегда болтаю о тебе за твоей спиной. В основном хорошее. Или, как в этом случае, обсуждаю идеи, как тебя починить.

– Я не сломана.

Мика подошла ко мне и опустилась рядом на качели.

– Тогда почему? Это как-то связано с тем, что я сказала на осеннем фестивале?