Возьми, он твой... навсегда!

Я безнадежно кинул взгляд на пустой берег, перевернутые лодки, бетонные блоки лодочных гаражей, разбитое окно в будке сторожа. Потом посмотрел на дядьку в воде, на мокрое, испуганное лицо ребенка. Мокрое от ливня, или слез? Что–то внутри меня перевернулось. Я вышвырнул прочь своего двойника, со всеми словами и мыслями. Были только руки. Они ожесточенно выдернули из–под лавки спасательный круг, привязали к нему шнур — закрепили прочным морским узлом с названием «булинь». Руки делали все автоматически — размеренно и четко, как учил папа; он говорил, что «в жизни, даже сухопутному человеку обязательно пригодиться знание морских узлов».

Пора. Горло перехватило спазмом. Неожиданно боль в груди остановила дыхание. Я сглотнул, и судорожно–глубоко вздохнул. Назад пути не было. Я заплакал и, вцепившись в спасительный круг, перевалился за борт.

***

Вовка был дома «в три шага». По дороге он никого не встретил, а дом тоже пустовал.

«Куда все делись?» — промелькнула горькая мысль. На столе лежало недописанное письмо к бабушке. Вовка схватил ручку и огромными буквами, коряво написал на чистой стороне листа: «Помогите!!! Причал… Митька!!!»

На бумаге расплылось мокрое соленое пятно. Вовка мотнул головой. По комнате наискось разлетелись соленые брызги. Мысли стали яростно–оранжевыми, ожесточенно–четкими и хрустально–ясными. Он выглянул в окно и со всех ног рванулся обратно к берегу.

На причал Вовка опоздал. Подбегая, он видел, что Митьки на берегу уже нет. Захотелось завыть от тоски. Вовка оглядел море. Семейство на надувном плоту еще держалось. В их сторону относило от берега спасательный круг. В спасательном круге Вовка увидел знакомую белобрысую макушку Митьки.

Вовка побледнел, но тут же нервно рассмеялся — увидел красный капроновый шнур, то появляющийся, то исчезающий в черной воде. Митька молодец — додумался обвязаться. Вовка бросил взгляд в сторону домов. Никто не бежал, не махал руками — помощи не ожидалось. «Надо проверить, хорошо ли привязана лодка» — решил он, и подошел вплотную к деревянной посудине. Закрепили лодку на совесть. Её сильно болтало и бросало на волнах, что–то ухало, скрипело и скрежетало. Фонтаны брызг взлетали, и тут же уносились ветром в море. Стало страшно, захотелось все бросить и сбежать от этого ужаса. Но вместо того чтобы бежать, Вовка вдруг расслабился, чуть–чуть, потому что лодка на цепи и действительно никуда не денется. И Митька, он ведь в спасательном круге и на привязи, вон и бухта с тросом разматывается, почти вся размоталась… Ой, что это, а бухта с тросом вообще привязана к лодке?!

Вовка прыгнул на качающиеся доски посудины; правую стопу обожгло болью; он упал, но сразу поднялся и перевалился через лавку к почти окончательно размотавшейся веревке. Вовка уже видел незакрепленный конец и всхлипнул от страха, он понял, что не успеет его привязать. В одно движение Вовка намотал на руку конец шнура, и быстро сложив шнур кольцом, вдел в него руку. В следующую секунду петля с хрустом затянулась и Вовку рвануло. Обдирая ребра и колени потащило по лодке.

«Это все… Не успел!», — понял Вовка, «как же все глупо…»

Пальцы цеплялись за все что попадалось на пути, но лишь срывались, больно обдирая костяшки суставов о дерево и металл. Вовку уже переваливало за борт, когда он увидел спасительную щель под лавкой в носовой части лодки. Вовка вогнал в эту щель руку по самый локоть. Вогнал обдирая кожу и не думая больше о боли. Рука согнулась, застряла и, как рыболовный крючок засела в теле лодки. Вовку тряхнуло, растянуло, и рвануло и тут пришла настоящая боль. Что было дальше Вовка не помнил.

Возьми — он твой, навсегда!

Очнулся Вовка в светлой, незнакомой комнате с высокими побеленными потолками. Кто–то за окном кричал знакомым голосом. Конечно же это был Митька! Вовка дернулся было вскочить, подбежать к окну, и скривился от боли в стопе, колене, руке.

Все тело было в бинтах, даже голова. Вовка все же смог встать. Он медленно подошел к раскрытому настежь окну. Оказалось, что Вовка находится на втором этаже больничного корпуса, а под окном у фонарного столба стоит Митька одетый в нестриженную шапку волос, загар, шорты и улыбку «от уха до уха».

— Ты… как здесь? — спросил Вовка и понял, что улыбается.

— Да я здесь уже третий день караулю. Тебя привезли без сознания: крутили, вертели, смотрели, и лечили, а потом ты еще спал сутки!

— … а как дядька с девочкой на плоту?

— Спасли. Я все–таки доплыл до него, и вовремя… но если бы не ты — нам всем…

Митька вдруг стал серьезным.

Вовка задумчиво ковырял пальцем облупившуюся краску на подоконнике, потом все же сказал:

— Но, ты же легкий, даже со своим спасательным кругом легкий… почему же меня так… рвануло и потащило по лодке!?

— Знаешь, Вовка, это видать дядька с плотом. Он когда ко мне тянулся… его сорвало с места, ну… волной приподняло над дном, понимаешь? Он едва успел ухватиться за круг. Ты хоть понимаешь, что нас всех спас?

Митька на этих словах даже вперед немного подался.

Вовка молчал. «А вытащил всех дядька?» — наконец спросил он.