Вожак

— Самочувствие нормальное.

Катилина скрипнул зубами. Взял паузу, выравнивая сбившееся дыхание, и доложил:

— Я держу строй.

Эпилог

«В манеже шамберьер играет ту же роль, что в оркестре — палочка дирижера. Бич есть бич, от слова „бить“, но в конно-акробатических номерах наказание исполняет служебную функцию. Удар — условный сигнал, по которому группы животных запоминают сложные фигурные переходы или перемены в темпе. Как только лошадь теряет темп, шталмейстер исправляет ошибку, тушируя животное концом шамберьера. Иначе акробат, который выступает, стоя на лошади, и лишен средств воздействия на нее, утратит сосредоточенность на трюке — и может поплатиться здоровьем, а то и самой жизнью…»

Эту консультацию я брал у Луция Тумидуса, известного клоуна, в прошлом — опытного наездника, звезды цирка. Мой консультант готовился отметить семьдесят пятый день рождения, будучи вполне бодр духом и телом. Я предупредил его, что пишу монографию не о цирковом искусстве, а о специфике корсетных служебных взаимоотношений в армии Великой Помпилии. Господин Тумидус ответил: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!» — и, признаться, я не понял соли анекдота.

Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии

Валерия непреклонна:

— Рожать будем здесь, на Октуберане.

— Будем, — счастливо поддакивает Изэль. — Здесь.

Она уже вовсю болтает на унилингве и кое-как — на помпилианском. Но в случаях, когда эмоции захлестывают — эта беда частенько случается с госпожой Китлали-Тумидус — Изэль ограничивается краткими репликами, компенсируя односложность мимикой и жестами.

— Родильный дворец № 1, — Валерия ставит точку. — Управление здравоохранения Нумского Юго-Восточного админокруга. Там я рожала твоего оболтуса. Лучше не придумаешь.

— Дорого, — вздыхает Изэль.

Она скуповата. Ей все время кажется, что комфорт введет семью в долги. Изэль до сих пор путается, планируя бюджет. Она уверена, что Марк обманывает, когда говорит, что еще и откладывает на депозит. Ну конечно, обманывает. Не хочет волновать беременную жену. Живот Изэли очень заметен, торчит огурцом. Дома такая примета говорила, что носишь мальчика. Но врачи сказали: девочка. Изэль верит здешним врачам, хотя изредка, в минуты слабости, склонна доверять приметам.

— Ерунда, — безапелляционность Валерии сродни властности командира. Юлий утверждает, что воинский чин получил он, а все, что к чину прилагается, досталось супруге. — Это мы можем себе позволить. Рожаем в первом дворце, и хватит об этом.

— Рожаем, — соглашается Изэль.

Ей нравится множественное число. Оно успокаивает, как если бы Валерия и вправду собралась отдаться акушерам вместе с невесткой, разделив роды на двоих. Вдвоем легче. Матерь Омесиуатль! Втроем еще легче, потому что есть Марк. Вчетвером — в Луция, старого клоуна, Изэль влюблена по уши. Вшестером — свекра, а в особенности его старшего брата, Изэль побаивается, но знает, что лучших тылов не придумать. Всемером: Пак — это отдельная история, которую без смеха не расскажешь…

Если она и плачет ночами, то старается, чтобы Марк не услышал, и вообще все это глупости. У беременных нервы — тряпочки. Дождь с утра, и глаза на мокром месте. Когда Марк предлагал ей просмотр свежих записей с Острова Цапель, желая успокоить, доказать, что жизнь на родине наладилась — Изэль отказывалась, вплоть до ссоры с мужем. Надо принимать обстоятельства такими, какие они есть: нет надежды, нет и разочарования. В конце концов, если посмотреть вокруг трезвым взглядом, это в некоторой степени честный плен, это почти эйфория, а то, что нет солнца, так не все же сразу.

— Рожаем здесь.

— Ага, здесь.

Диалог, содержательный как сама жизнь, мог бы длиться вечно, когда б не две помехи, ближняя и дальняя. Дальней была физиология: сколько ни носи, однажды станешь мамой. Ближней был Пак:

— Кыш! Брысь! Никаких женщин!