Возгорится пламя

Шаповалову не досталось. Он не огорчился, — стоял и смотрел на Ульянова. Как читает Ильич! Будто пробегает глазами не по строчкам, а по колонкам сверху вниз. Вот уже развернул газетный лист! На минуту уткнулся в третью страницу. Вот выискивает что-то важное на четвертой. Свертывает прочитанную газету и отдает ему, Шаповалову, а сам подходит к Курнатовскому и, слегка склонив голову к левому плечу, заглядывает со стороны.

— Володя! — окликает друга Кржижановский. — Где твоя система — читать по одной газете в день?

— Давно забыта, — машет рукой Надежда. — Я систему спутала.

— Вам хорошо — в городе получаете на два-три дня раньше! — говорит Владимир Ильич. Уткнув кулаки в бока, бросает наметанный взгляд на газету в руках Старкова, и Шаповалов видит, как в нетерпеливых глазах загораются колючие зеленые искорки крайнего возмущения. — Посмотрите, что они делают!.. Отвратительнейшее бесстыдство!.. Хотя этого можно было ожидать. Капитализм никогда не имел стыда, а теперь тем более. Читай, Базиль, вслух.

Старков недоуменно глянул на него:

— Я, видимо, еще не дошел до сенсационных строк…

— Это не сенсация, а черт знает что! Сквернейший финал испано-американской войны из-за колоний! Позволь мне.

Взяв газету, Владимир Ильич хлопнул по странице тыльной стороной руки:

— Постыдная депеша из Вашингтона. Из того самого Вашингтона, что на весь мир кичится своей мнимой демократией. Вот полюбуйтесь: официально объявлено — Испания «уступила» Филиппины Северо-Американским Соединенным Штатам за двадцать миллионов долларов. «Усту-пи-ла»! На помощь штыку пришел денежный мешок!

— А почему бы им, если они такие просвещенные, не уступить Филиппины филиппинцам? — сказал Панин. — Они же шли «защищать» от испанских поработителей.

— Кубу тоже «защитили» — положили себе в карман! — крикнул Кржижановский.

— Филиппины не первая «покупка», — напомнил Лепешинский. — В начале века у Франции купили Луизиану, у той же Испании — Флориду, потом — нашу Аляску…

— А потом заграбастали Филиппины! — продолжал Владимир Ильич. — И боюсь, это не последняя жертва. Мир уже разделен на так называемые сферы влияния. Колонии расхватаны. У каждого едока на тарелке по громаднейшему куску пирога. «Кто смел, тот два съел!» И вот появляется дядя Сэм с его ненасытным аппетитом, требует себе кусок, да еще не один! Начинаются аннексии чужих земель. И миру, друзья мои, предстоит немало страшных потрясений, пока капитализм не будет сметен в мусорный ящик истории.

Припоминая прочитанное в газетах и книгах, они еще долго говорили о Филиппинах и Кубе, словно далекие острова далеких океанов были им самыми близкими, как родная земля.

— Ну, а теперь — за шахматы, — сказал Владимир Ильич Лепешинскому. — Давно хотелось сразиться с вами.

— И мне тоже.

— Только с уговором, батенька, обратно ходов не брать. Ни в коем случае.

— На попятную не привык.

— Вот и хорошо! Меня когда-то отец учил: «Взялся за фигуру — ею и ходи». Золотое правило!

— Я слышал, Маркс и Энгельс любили играть в шахматы, — сказал Шаповалов, следя за расставляемыми фигурами.

— Вполне возможно, — отозвался Владимир Ильич. — Отличная тренировка мысли. Не правда ли, Пантелеймон Николаевич?

— Да, терпеливые поиски ходов приучают к выдержке.

Но, сочтя свой дебют неудачным, Лепешинский заволновался и стал торопливо передвигать пешки и фигуры, бормоча себе под нос:

— Ба, ба, ба. Тут что-то непредвиденное.

Владимир Ильич подолгу прикидывал ближайшие ходы, свои и противника, потом решительным жестом брал фигуру и с легким стуком ставил на новое место:

— Вот так! За вами слово.

Проиграв, Пантелеймон Николаевич обронил:

— Такое со мной случается, когда играю с новым партнером. Еще не приноровился к вашей манере. К тому же атака была решительной и последовательной. Но… посмотрим, что скажет вторая партия.

— Игрок вы серьезный, понимаете цену выдержки, однако сами излишне горячитесь.

— Не подмечайте моих промахов, а то обыграю!

И вторая партия Лепешинским тоже была проиграна.

— О-о, черт побери, не везет мне с вами! — закричал он. — Реванш! Скорей реванш!

Третья закончилась ничейным результатом, и Ульянов несколько приуныл:

— Не люблю ничьих. Ни то ни се — болото!

— Следующая будет моей!

— Посмотрим!

Теперь Владимир Ильич играл, не затягивая раздумья, но и при этом победа оказалась на его стороне.

— Что-то сегодня ты, Пантелеймоша, не в форме! — посочувствовал Кржижановский. — Ты же всегда обыгрывал нас с Васей. Придется выручать.

— Вдвоем?! — спросил Владимир Ильич, и в его глазах блеснул азарт. — Согласен!

— Втроем! — Старков рубанул воздух взмахом кулака. — Авось победим!

— Целая троица! Ну, что ж… Ваш ход.

Первую пешку передвинул Кржижановский, вторую — Старков. При полной тишине. А когда третий ход сделал Лепешинский, Глеб крикнул с кипучей досадой:

— Не так бы надо, Пантелеймоша! Лучше бы…

— Уговорились: ходов назад не брать, — напомнил Владимир Ильич. — Вы уж до начала обсуждайте.

А спокойно обсуждать они не могли, перебивали друг друга:

— Нет, не так… Он побьет… Надо пешкой.

— Коня двинем!

— Он коню ноги подрубит!