Воздушный замок

Он вспомнил, как однажды оказался с дочерью на концерте какого-то английского певца — худого длинноволосого маньяка, которому, как сообщила дочь, было шестьдесят лет, но который скакал по сцене, словно мальчик. Певец неистовствовал, пытаясь расшевелить зал, однако какая-то робкая публика собралась на том концерте. Отчаявшись, певец, крича и танцуя, бросился между рядами. От него испуганно отворачивались, в лучшем случае натянуто и недоверчиво улыбались, Андрей и дочь сидели как раз в начале ряда, и певец, прыгающий по красному ковровому проходу, оказался прямо перед ним. Андрею сделалось неловко, когда тот, наклонившись, запел им в лицо. Глубокие морщины, склеротические узоры на щеках свидетельствовали, что певец — дедушка. Вдоль морщин катились капли пота. Андрею даже стало его жаль. Дочь же, напротив, не испытывала ни малейшего стеснения. Когда песня закончилась и зал зааплодировал, она вытащила из отцовского портфеля бутылку «Рислинга», купленную час назад, и вручила певцу, Необычный этот подарок привёл певца в совершеннейший восторг. «Маша, Маша…» — только и успел прошептать Андрей. Дочь была представительницей нового, неведомого племени, не знающего изначального испуга, необъяснимого внутреннего запрета, поколения, живущего в согласии с собственными эмоциями и не задающего себе в каждом конкретном случае вечный вопрос: «А можно ли?»

Смотреть на шагающую рядом дочь было, конечно, приятно. Мысли о никчёмном холодном ветре отступали. Однако Андрей вдруг осознал, что и Маша и её внутренний мир — всё это ему неведомо. Леность их отношений была миражной. Заглянув о глаза дочери, он почувствовал зависть и некоторую печаль. Какими, должно быть, свежими, тугими виделись ей образы весны. Молодые глаза, молодое время года. Андрею показалось, её зрение передалось и ему… Мокрая трава на газонах, суета голубей, крохотные прозрачные капельки на листьях, на асфальте, на жёлтых сапожках, на вязаном пальто дочери. Даже на декоративных латунных шпорах увидел Андрей капельки внезапно обострившимся зрением. В воздухе почудилось дыхание земли, пока ещё голодной и нежной, только-только изготовившейся к цветению. Запах был знакомым до головной боли. Андрей вдыхал его когда-то давно в детстве. Но тогда к чистому запаху земли примешивалось что-то ещё. Но вот — что? Он не мог вспомнить. Горечь прожитых лет внезапно ощутил Андрей, словно дымом пахнуло в глаза. Но удивительно: не мимолётной была горечь, не просто возраст напомнил о себе. Странное посетило чувство, что ведь это тогда, давно, произошло нечто, предопределившее всю его жизнь.

— Маша, — тронул он за руку дочь.

— А? Что? — Взгляд дочери метнулся в сторону газона, где росла одинокая липа с иссечённым чёрным стволом.

Под липой стоял парень. Заметив Андрея, он сначала отступил за ствол, потом выглянул с другой стороны.

Вот она, главная причина предэкзаменационного волнения!

— Папа, ты можешь меня дальше не провожать…

— Хорошо, — вздохнул Андрей, потрепал по руке дочь. — Возможно, в последнее время я… как-то мало уделял тебе внимания и всё такое, но всё же… Хотя бы потому, что я твой отец, что я старше, я… должен, должен сказать, прошу тебя, будь умнее…

Дочь смотрела на него с любопытством.

— Я тебя дальше провожать не буду, — остановился Андрей. — Ну, ни пуха ни пера!

— К чёрту! — немедленно ответила дочь. — И ещё это… спасибо, что проводил.

«Меня — к чёрту!» — усмехнулся про себя Андрей. Пошёл обратно. Не выдержал, оглянулся. Однако же парочка словно в воздухе растворилась. Вдали белело здание школы, куда стекались экзаменуемые. Заливистый звонок потревожил голубей и воробьёв. Хлопая крыльями, бешено чирикая, пронеслись они над аллеей, будто тоже опаздывали на какой то экзамен. Андрей задумчиво смотрел вслед птицам. Прежде из райского сада дочь была почти что неразличима, а сейчас и вовсе пропала — независимая, неподвластная и видимо… потерянная.