Воздушный штрафбат

— По души жильцов этого проклятого дома тоже однажды явится «человек с ружьем». Сначала «они» устроили «ночь длинных ножей» старым большевикам — безобидным пенсионерам. Не дали старым каторжанам вдоволь насладиться мягкими диванами персональных «роллс-ройсов».[86] А затем очередь дошла до нас — за кем по утрам приезжают служебные наркомовские «эмки». Этот проклятый дом с его ваннами, лифтами, паровым отоплением напоминает мне элитное кладбище с мраморными склепами. По ночам половина окон нашего дома не светится, а на большинстве дверей висят красные сургучные печати. Вы знаете, Борис, что означают эти печати?

— Нет.

— Они означают, что жильцы этих квартир уже никогда не вернутся к себе домой.

Борис видел, что Ольгин отец явно не в себе, и не знал, как ему вести себя в такой ситуации. С одной стороны, невежливо было не поддержать разговор. Но с другой — молодой человек не понимал причину страхов этого несомненно порядочного и преданного советской власти человека. Нефедов видел, что в стране идет широкомасштабная работа по разоблачению тайных «врагов народа», и ни на секунду не сомневался в необходимости и законности такой борьбы с вредителями, проникшими не только во все советские учреждения, но даже в армию.

— Да вы не волнуйтесь, Фома Ильич, — попытался успокоить будущего тестя Нефедов, — наши чекисты свою работу знают. Честным гражданам опасаться нечего. Товарищ Ежов[87] вычистит замаскировавшихся предателей и из этого дома. Вам же спокойнее будет жить. Можно будет не опасаться диверсий.

Ольгин отец с сожалением взглянул на молодого человека. Он хотел что-то возразить, но передумал и только безнадежно махнул рукой. А потом вдруг робко произнес:

— Борис, могу я попросить вас об одолжении? Только вы не сердитесь, пожалуйста, на меня.

— Конечно, я готов сделать все, что будет в моих силах.

— Пообещайте, что вы не оставите мою дочь, что бы ни случилось со мной и Екатериной Алексеевной.

Пятидесятилетний мужчина так жалобно смотрел на Бориса и губы у него так дрожали, что Нефедов почувствовал себя неловко. Он заерзал на стуле, не зная, как ответить собеседнику, не спускающему с него просительных глаз.

Вдруг за стеной послышался гул и лязг механизмов поднимающегося лифта. Фома Ильич мгновенно замер, превратившись в статую. Он вытянул шею, напряженно вслушиваясь в этот звук, лицо его напряглось. Мужчина стал похож на сурка, застывшего столбиком возле своей норки. Когда стало понятно, что кабина проследовала этажом выше, хозяин дома расслабленно обмяк на своем стуле и пролепетал с застывшими в глазах блаженными слезами:

— Господи, слава тебе! Пронесло!!! Сегодня уж не придут— через полтора часа рассвет…

* * *

Проводить Бориса на вокзал пришли Степаныч и Близняк. Они деликатно стояли в стороне, пока Борис прощался с невестой. Ольга не знала, куда именно едет ее жених, но по отдельным его репликам и настроению чувствовала: командировка обещает быть очень серьезной и опасной.

— Ты сможешь мне писать оттуда?

— Нет.

— Тогда хотя бы почаще думай обо мне. Я знаю — Бог прислушивается к моим молитвам: когда я очень сильно чего-то желаю и прошу его об этом, он обязательно исполняет мою просьбу. Пока между нами будет существовать мысленная связь, с тобой не случится ничего плохого.

— Торжественно клянусь, что буду думать о тебе все свободное от исполнения служебных обязанностей время! — шутливо-торжественно пообещал Нефедов.

— Чудесно! — улыбнулась Ольга. — А я позабочусь, чтобы У тебя за спиной всегда порхали ангелы-хранители.

— Ну тогда мне вообще нечего опасаться! В дополнение к бронеспинке, установленной на моем новом истребителе, они отлично защитят меня от атак сзади.

Неожиданно Борис услышал за спиной чей-то хриплый голос, совсем не похожий на ангельское пение:

— Красиво живешь, братэлло!

Молодой человек оглянулся и обнаружил возле своих ног человеческий обрубок на самодельной деревянной тележке. Он не сразу узнал в опустившемся грязном инвалиде с опухшим щетинистым лицом некогда молодцеватого вора по прозвищу Матрос, который чуть не устроил ему билет в колонию для малолетних преступников.

— А я смотрю, ты это или не ты, — ощерился беззубым ртом уголовник. — Кучеряво живешь: красотка-кралечка, корочки[88] лаковые, костюмчик что надо. А мне после побега отмороженные копыта под самые яйца отрезали. Несправедливо, верно?

Глаза вора налились ненавистью.

— Ты ведь, помнится, у меня в шестерках ходил. Выходит, не по масти хапнул… Должок за тобой. Гони триста рублей!

— Послушай ты, обмылок поганый! — вступил в разговор подошедший Близняк. — Не нравишься ты мне. Катись-ка ты отсюда на своей тачанке, пока тебе оставшиеся конечности не оторвали.

— А ты, циклоп контуженный, не сверкай на меня последним целым иллюминатором, а то и его лишиться недолго, — огрызнулся Матрос.

Степанычу едва удалось удержать бросившегося на уголовника отставного кавалериста.

— Это верно: должок за мной есть, — Борис присел на корточки перед вором, так что их лица теперь находились на одном уровне. По щекам Нефедова ходили желваки, а слова его падали ударами хлыста: