Воздушный штрафбат

Никто из асов 3-й Воздушной армии не хотел командовать вновь создаваемой частью. Многие заслуженные офицеры прямо говорили командарму, что сомневаются в своей способности справиться с «бандой».

Чтобы подчинить себе специфический контингент подразделения и эффективно им командовать, одного официального командирского статуса и неограниченных полномочий вплоть до права без суда расстреливать за невыполнение приказа было мало. Необходимо было помимо высокого летного мастерства и крутого нрава понимать этих людей, говорить с ними на одном языке и пользоваться у сослуживцев авторитетом неформального лидера.

Тем более что славы и наград здесь было не заработать. Все сбитые штрафниками самолеты засчитывались другим полкам армии, преимущественно гвардейским. А то, что, летая на устаревших самолетах, летчики-штрафники тем не менее умели отлично сбивать немецкие «мессеры» и «юнкерсы», они очень скоро доказали…

Как и обычные наземные штрафники, их небесные коллеги обязаны были кровью смыть свое преступление и заслужить право перевестись в «нормальную» авиачасть. Поэтому летчики полка не имели права уклоняться от боя, даже при многократном численном перевесе противника. Любое отопление рассматривалось как трусость перед лицом врага и каралось расстрелом виновного пилота перед строем сослуживцев.

У Громова была только одна кандидатура на должность командира специфического подразделения…

* * *

Будущие штрафники были собраны НКВД в особом лагере. Двухэтажное деревянное здание бывшего общежития ремесленного училища располагалось на окраине подмосковного Клина. При недавней немецкой бомбежке в сотне метров от «общаги» взорвалась пятисоткилограммовая авиабомба. Взрывной волной выбило все окна в здании, снесло часть кровли. А между тем ночи стояли холодные. Многие же пилоты попали в особый лагерь прямо из тюрем — в изорванном обмундировании, некоторые — без шинелей.

Сопровождающий Бориса офицер НКВД не советовал ему одному, без автоматчиков заходить за охраняемый периметр. Мало ли что, контингент-то непредсказуемый. Нефедов недоуменно оглядел высокий забор с вышками для часовых, который окружал лагерный барак.

— Ты что же, и в самолет к этим парням будешь по надсмотрщику с овчаркой сажать? — неприязненно поинтересовался Борис у чекиста. — Учти: истребитель — самолет одноместный…

— Привет, партизаны! — бодро крикнул Нефедов, оглядывая свое новое войско. — Как поживаете, орлы?

— Да как вам сказать, с видом на кладбище и обратно,[147] — ответил за всех молодой приблатненный парень в тельняшке и странных желтых ботинках, после чего поздоровался: — Издрасьте, гражданин начальник. Я дико извиняюсь, а ви сами, кто будете?

— Ваш новый пастух! И если в бою хоть один бычок отобьется от стада, то вместо хлыста у меня двадцатимиллиметровая пушка ШВАК имеется. Отлично прошибает даже самую задубелую шкуру, никакая бронеспинка не спасет.

— А! — догадался «морячок» и обернулся к товарищам. — Полундра, братва! Это ж наш новый командир.

— Точно! — подтвердил Борис. — Будем вместе щи хлебать, да с немцем воевать. Давайте знакомиться.

И снова за всех южным говорком сочно ответил парень со смазливым живым лицом:

— А мы тут все, хоть с тюремной пайки и амбалы-сороконожки,[148] но в душе каждый агицин паровоз.[149] Ты, командир, любому из нас ментокрылый мусоршмит только покажи, вцепимся в него, как бульдог в болонку.

— Тебя, Одесса, — Борис со снисходительной улыбкой обратился персонально к парню в тельняшке, — мы еще проверим на ацетон[150] — какой ты истребитель. Есть у меня подозрение, что ты только на словах нахалкер, а в бою чемпиен по ливерованию.[151]

— С ума сдвинуться мозгами! — возмутился одессит. — Что ви такое говорите! Если б Одесса-мама услышала, что ее красу и гордость Леню Красавчика обвиняют в том, что он не держит фасон, старушка кинула бы брови на лоб.[152] Да я еще в тридцать пятом Героя должен был получить, если б не закрутил роман с дочкой одного члена… правительства!

— Ладно, ладно, поглядим! — успокоил возмущенного «матроса» Нефедов и обратился к остальным летчикам, по инерции употребив фразу из лексикона одессита:

— Ловите ушами моих слов: сейчас медкомиссия, потом общее построение, и на аэродром — принимать самолеты.

На организации медкомиссии Борис настоял сам. Он по себе знал, в каком состоянии люди выходит из застенков НКВД, и должен был быть уверен, что его подчиненные физически и душевно готовы к серьезной фронтовой работе. Нефедов также взял с Громова слово, что его штрафников обмундируют и будут кормить не как зеков, а по армейским нормам.