Воздух небесного Града

Димитрий был человеком Церкви до последнего ноготка. Он был полностью погружён в Писание и Предание, жил богослужением и дышал ещё на земле воздухом Небесного Царства. Вот записи из его дневника, приоткрывающие его внутренний, глубоко церковный мир. «В лето от воплощения Бога Слова 1705-е, месяца февруария, в 9-й день, на память мученика Никифора, сказуемого Победоносца, в отдание праздника Сретения Господня, изрекшу Симеону свое моление: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, в день страданий Господних пятничный, в который на Кресте рече Господь: совершишася, – перед субботою поминовения усопших и пред неделею страшного суда, помощью Божиею и Пречистыя Богоматере, и всех святых молитвами, месяц август написася. Аминь».

Это слова человека, живущего в Церкви так, как рыба живёт в воде. А вот слова святого отца, написанные на смерть матери: «В самый великий пяток спасительныя страсти, мать моя преставися в девятый час дня, точно в тот час, когда Спаситель наш на Кресте страждущий за спасение наше, дух Свой Богу Отцу в руце предал… А и то за добрый знак ея спасения имею, что того же дни и того же часа, когда Христос Господь разбойнику, во время вольныя страсти, рай отверзал, тогда и ея душе от тела разлучитися повелел». Весь внутренний мир, как видим, словно закваскою, заквашен событиями литургического года и ежедневного богослужебного круга.

На «Жития» святого Димитрия сегодня слышится немало нареканий. Диалоги кажутся длинными и пафосными, манера письма – однообразной. Христовы страдальцы первых веков изображены непобедимыми героями, в сравнении с которыми гонители – не более чем злобные и слепые в своём неверии карлики. Человеку, знающему, какой кровью умылась Церковь в XX веке, знающему, как не похожи недавние страдания бесчисленных мучеников и исповедников на те, которые описаны у Димитрия, читать его «Жития» бывает тяжело. В чём здесь дело? Дело в духе тогдашнего времени и в образовании, которое получил святой.

«Жития святых» – это словесная икона. Димитрий Ростовский писал свои иконы в барочном стиле. Так он был воспитан. Вся образованность, из киевских школ распространявшаяся по Руси, была полуеретична. Это были те страстные восторги, которые пришли на Русь с Запада. Страстность и восторженность вошла в проповедь – с тех пор она криклива, безжизненна и искусственна. Страстность вошла в архитектуру, и храмы стали снаружи щёгольскими, а внутри полными резьбы, от которой рябит в глазах, дешёвой позолоты и пузатых ангелочков – копий античных амуров. Страстным стало пение, многоголосое, оперное, итальянское. Не хватало только органа или скрипичного концерта посреди службы. И лики на иконах покрылись румянцем то ли стыда, то ли отменного здоровья. Благословляющие персты стали пухлыми, обратная перспектива исчезла, уступая место технике портрета. Это было великое и незаметное (!) отпадение от Православия. Незаметное потому, что Таинства продолжали совершаться, и Символ веры пели в храмах без еретических добавок. Но западное пленение совершилось. Некритично впитав в себя католическую мистику и эстетику, народ через сто лет начнёт некритично впитывать вольтерьянство. А затем – социалистические идеи. А затем…

Димитрий жил в этой атмосфере. На его искреннюю любовь ко Христу и благодатный церковный опыт наложились и католический пиетет, и барочная эстетика. Святость была возможна лишь в случае победы внутреннего опыта над внешним воспитанием. И Димитрий не был одинок. Та же борьба предстояла всем таким, как он. Иоанн Тобольский, Иоасаф Белгородский, Тихон Задонский и другие были людьми, которые изнутри преодолевали внешнее западное давление – и церковное, и государственное.

Новые агиографы напишут проще и точнее. Они уйдут от «плетения словес» и стилистических завитушек. Как Павел, в простоте слова, чтобы не упразднить Крест Христов, они напишут о далёком и близком прошлом Матери Церкви. Но им, как и Димитрию, нужно будет жить в Церкви, и жить Церковью, а не просто «оказывать ей услуги извне». Чтобы написать о святом, нужно войти в общение со святым, и нужно, чтобы святой твоему труду не воспротивился. Труду Димитрия святые не только не противились, но и помогали ему.

Так, 10 августа 1685 года между звоном к заутрене и чтением кафизм явилась святому великомученица Варвара. Димитрий взмолился Варваре о том, чтобы она умолила Бога о грехах его, на что услышал: «Не ведаю, умолю ли, ибо молишься по-римски». Эти слова святитель истолковал в том духе, что к молитве он ленив и молится кратко, как у римлян принято. На слова Варвары он опечалился, но услышал от неё «не бойся» и другие утешительные слова. Вскоре проснулся он с радостью в сердце и надеждой на Варварину помощь. Так же в иное время, после целонощного труда, под утро задремав, увидел Димитрий мученика Ореста, о котором только что писал. Мученик показал ему раны, полученные за Христа, которые у Димитрия остались неописанными.