Воздух, которым ты дышишь

В конце нашего выступления никто не свистел и не улюлюкал – только хлопали.

– Еще! – прокричал чей-то сиплый голос. Аплодисменты стали громче.

В Лапе ходило присловье, звучавшее примерно так: пока в тебе песня, ты не одинок. В тот вечер во мне выросло множество песен, и мне казалось, что они столь же привычны, как удары сердца. По одну сторону от меня стояла Граса, раскрасневшаяся, излучавшая веру в успех. По другую – Винисиус, спокойный и мудрый. До того момента у меня не было ни дома, ни семьи. Я даже не знала, хочу ли я дом и семью. Но в тот вечер я нашла свое место в мире – здесь, на сцене, рядом с Винисиусом и Грасой. И поверила, что дни моего самого страшного одиночества позади.

Мы родом из самбы

Но сначала, милая девочка,
Я представлю тебе свою семью.
Я приглашаю тебя на роду.
Смотри, от кого я свой род веду.

Я не из Санта-Терезы и не из Лапы,
Копакабаны или Тижуки,
Я не из Ботафогу
И даже не из Урки.

Я из самбы, любовь моя.
Она была мне матерью.
Говорят, мой отец – батакуда,
Но это необязательно.

В этом дворике – мои братья,
Да и сестры здесь тоже сидят.
Вот Худышка со своей кавакинью,
Он будет с тобой флиртовать.

Это красавчик Буниту с куикой.
А Ноэль с пандейру собой нехорош.
Вот агого – Кухня то теребит их,
То на реку-реку скрежещет; ну что ж!

Эта серьезная девушка – Дориш,
На любую мелодию стихи сочинит.
А та, что смеется, – Грасинья,
С ее голосом ты на луну улетишь.

Банан – вот этот щеголь,
Семиструнку свою тревожит.
А там сидит Профессор:
Он что угодно сыграть сможет!

Мы не из Санта-Терезы и не из Лапы,
Копакабаны или Тижуки,
Мы не из Ботафогу
И даже не из Урки.

Мы родом из самбы,
Она нам мать.
Рода наша семья,
И другой – не бывать.

* * *

Все песни нашей жизни – и те, что мы слышали, и те, что нам предстоит услышать, – составлены из двенадцати простых нот. Сложность возникает, когда эти ноты начинают складываться в бесконечное множество комбинаций, когда их играют медленнее или быстрее, с повторами или без. Музыка – это сложно организованный звук. Это язык, который мы учим, не сознавая того. Вот мы впервые слушаем песню и расшифровываем ее: повторы, упорядоченность звучания. Песня сама подсказывает, чего и когда ожидать. Мы учимся соотносить тихие звуки с печалью, а звонкие – с радостью. Мы заранее ожидаем от новой песни того или другого. И даже если мы не знаем, как она повернет, интуиция подсказывает, куда может унести нас песня и какие воспоминания она извлечет на поверхность.

За год до того, как Винисиусу исполнилось семьдесят шесть и болезнь приковала его к дому, мы совершили поездку в Гранд-Каньон. К тому времени мы жили в Майами, были женаты почти двенадцать лет и около сорока двух лет оплакивали Грасу.

В каньоне мы стояли у самого края обзорной площадки, огороженной каменным барьером, и смотрели в ущелье, на слоистую скалу и синие тени облаков. Просматривалась и противоположная сторона каньона, недоступная. Винисиус положил руку мне на плечо и сказал:

– Какой я здесь маленький. Незначительный на фоне истории Земли.

Я прикрыла его руку своей ладонью:

– Здесь я как дома.

Между нашей реальностью и нашими желаниями пролегает ущелье. Если нам повезет, мы беспечно живем на одной стороне и украдкой поглядываем на другую. Порой нам хочется перекинуть мост и перебраться через пустоту, но это желание быстро проходит. Когда мы с Винисиусом создавали музыку, когда мы забывали мир и терялись внутри наших песен, мы словно брались за руки и перепрыгивали это ущелье – вместе.

После смерти Грасы трещина разошлась слишком широко. Мы оба упали в ущелье, хотя Винисиус так этого и не признал. С его точки зрения, его бросили, но он попытался привести жизнь в порядок. А я? Я была воплощением беспорядка.