Воз душных кошмаров

– Эса, а мне сегодня снился сон про тебя, - вкрадчиво, пытаясь отвлечь внимание Эсы от другой женщины, прошептала Кюллики.

– Да? И что же это был за сон? - как бы с ленцой интересуется Эса, продолжая внимательно разглядывать черные квадратики на шее мадонны, списанной Кистти с жены и рафаэлевской картины одновременно.

– Это был сон про книги, которые ты написал или, возможно, напишешь. Они такие красивые, Эса! Но их разрушает какая-то неведомая, страшная сила.

– Я знаю, о чем ты говоришь, - зевнув, словно с ленцой, заметил Эса. Эта та самая сила, что подкидывает мне во сне идейки, подталкивает меня написать книги, которые никто и никогда не сможет постигнуть.

– Почему, Эса?

– Потому что эта сила подкидывает мне идейки огромной разрушительной силы. Это очень страшные идеи, и никто, кроме нас двоих, не увидит их красоты.

После этой фразы Эсы Кюллики чуть не поперхнулась, потому что слова культового журналиста уж очень походили на предложение.

– Кроме нас двоих, Эса? - переспросила Кюллики, дотронувшись пальцами до вспотевшего, рельефного, словно бутылка из-под "Лаппенкульте", лба Эсы.

– Да, кроме меня и... - Тут Эса как ни в чем не бывало протянул руку еще к одной бутылочке пива, хотя был уже от выпитого достаточно вялым, совсем как мокрая половая тряпка. - И еще, может быть, этого паразита Тайсто...

– А скажи-ка, Эса, почему ты возишься именно со мной? - спросила Кюллики после минутного шокового оцепенения. - Ведь я такая глупая, не то что Тайсто. Ведь я ничегошеньки не понимаю из того, что ты пытаешься мне втолковать.

– Эта сила - она сводит меня с ума, - продолжал твердить свое, словно войдя в транс и уже не обращая внимания на Кюллики, Эса. - Она преследует меня по ночам и не дает мне покоя даже сейчас. - С этими словами он отхлебнул порядочный глоток "Лаппенкульте", и на его лбу высупили такие же крупные капли, какие были на гладком стекле оттаявшей бутыли.

Но, даже когда Эса напивался "Лаппенкульте", он не предпринимал никаких шагов в сторону сближения с Кюллики.

"И чего они все находят в этом проходимце Тайсто? - вопрошала себя Кюллики. - Вот и журналист Эса что-то да нашел в нем положительного. Иначе сказал бы он, что Тайсто его поймет! И булочник Пекка тоже как-то похвалил Тайсто. А клерк Суло, что собирает клевер зеленой валюты в банке, - он смертельно боится Тайсто, но тоже как-то сказал, что Тайсто молодчина. А я ну ничегошеньки не могу в нем найти хорошего! Впрочем, - вдруг неожиданно вспомнила Кюллики, - я тоже вначале была очарована Тайсто".

Это когда однажды этот негодяй Тайсто набрался смелости, позвонил пьяный и буквально сказал следующее:

– Кюллики, я люблю тебя. Будь, пожалуйста, моей.

– Как? - спросонья не разобралась Кюллики.

– Очень просто: возьми и будь.

– Ты издеваешься надо мной, Тайсто?

– Да, издеваюсь, - рыгнул-кивнул в трубку Тайсто. - Это ты хорошо уловила. Ведь я, Кюллики, вампир, и мне просто необходимо для остроты ощущений кого-нибудь помучить. Вот я и решил помучить тебя. Ну так что будешь моей или нет?.. Ну хотя бы на эту ночь, а, Кюллики?..

Эта ситуация очень позабавила Кюллики. Ведь никто и никогда еще не делал ей подобных предложений. А тут - пьяный мужчина. И с ним, не заботясь о последствиях, можно поболтать о чем угодно - все равно он назавтра все забудет. И эту ночь можно провести так весело!

– Скажи мне, Тайсто, - вдруг спросила Кюллики, - а зачем я тебе нужна?

– Ну это очень просто! - И тут Тайсто как начал непринужденно перечислять ее достоинства!

Вспомнив это, Кюллики стала корить и себя, и Тайсто: "О, какая я была тогда дура! Зачем я позволила себе тогда веселиться, зная, что веселиться на ночь нельзя, что от веселья на ночь ночью снятся кошмарики?" И откуда он только, этот Тайсто, узнал номер ее телефона? И откуда только он узнал обо всех ее достоинствах?

Впрочем, и сегодня ночью Кюллики опять спала плохо, всё меняла позицию, будто она спала не одна, а со страстным мужчиной, и даже не страстным, а ужасно надоедливым большим мужчиной, который, не переставая, гладил ее по ногам, тискал, сжимал в своих объятиях. Словно пытался сделать из нее что-то совсем иное, слепить из ее тела, как из теста, новую, подходящую для него форму. И его прикосновения были до того неприятны, до того липки и шершавы одновременно, до того приторно сладки, что Кюллики очень хотелось сбросить кожу в том месте, где до нее дотрагивались. Она уж и на спину ляжет, широко расставив ноги, и на живот, подогнув коленки под подушку собственного живота, чтоб этот мужчина, не стесняясь своего внешнего вида, наконец-то вошел-провалился в нее, проявив и удовлетворив тем самым свои скотские похотливые желания. Наконец-то бы уже взял ее, перестав мучить, да хотя бы и сзади, по-собачьи.